Книга Троица. Охотники на ведьм - Джейсон Свэггер

— Что с тобой?! — откуда-то издалека раздался искаженный голос инквизитора. — Дерись же!

Комендант не останавливался, стремительно нанося удары один за другим. Он рычал и брызгал слюной. Его широкие ноздри растопырились от напряжения, а в сузившихся глазах не мелькало и тени пощады. Стоя на одном колене, Даймонд опять и опять подставлял под удар свой меч, чувствуя, как правое плечо вновь сводит от боли.

Воспользовавшись короткой заминкой в атаке великана, Даймонд успел подняться на ноги и резко отпрянуть от несущего в его сторону лезвия. Острие меча больно прошлось по груди, разрезав ткань одежды охотника и оставив за собой кровоточащую рану.

Только тогда, почувствовав холодную сталь, Даймонд наконец пришел в себя. Он оставил воспоминания прошлого. Теперь перед ним стоял не дружелюбный наставник, а настоящий враг, желающий ему ничего иного, кроме самой смерти. Но теперь Георг заметно устал. Его немолодые годы брали свое. Дыхание коменданта сбилось, он прекратил атаки и вновь облокотился на стену. Он уже не улыбался.

— Кажется, я неплохо обучил тебя, Даймонд!

Даймонд промолчал. Он ринулся вперед, переходя в опасно близкий контакт с противником. Занося меч для удара, свободной рукой он извлек из-за пояса кинжал. Когда Георг блокировал удар меча, Даймонд выбросил вперед руку с кинжалом, вгоняя острое лезвие глубоко в живот великана. Будь комендант моложе, или будь у него вторая рука, такая уловка вряд ли бы далась Даймонду столь легко. Но сейчас у него все получилось. Георг взревел от боли, а Даймонд, выронив меч, но не сбавляя натиска, продолжил атаку, нанося быстрые и мощные удары кулаком по сплющенному носу коменданта. Великан пал на колени, держась за кровоточащее брюхо, из которого торчала рукоятка кинжала.

— Отлично! — инквизитор радостно хлопнул в ладоши, продолжая наблюдать за дракой со своего возвышения.

Даймонд поднял с пола окровавленный меч и бросил полный жалости взгляд на своего учителя.

— Мне жаль, брат Георг! — тихо произнес он и, ухватившись обеими руками за рукоять, с силой рубанул мечом по шее коменданта, точно палач, делающий свою грязную работу во время публичной казни.

Лысая голова пала к сапогам охотника, а обезглавленное туловище с гулким стуком плюхнулось в лужу крови на полу.

Не желая больше находиться среди этого беспорядка, Даймонд развернулся и торопливо направился к выходу, перешагивая через тела мертвецов. Оставшиеся в живых охотники с уважением расступались перед ним, почтенно склоняя головы.

Инквизитор схватил до сих пор стоящего на коленях аббата за бритую голову и сильно сжал ее пальцами.

— Гляди! Гляди, Август, что происходит с врагами Троицы!

Налитые кровью глаза старика обвели пустеющим взглядом весь зал. С уголка его рта текла струйка крови. Он поднял руки вверх, к своду часовни, украшенному фресками, и испустил дух, обмякнув и повалившись на ступени перед алтарем.

Якоб Шульц с отвращением сплюнул и вынул свой кинжал из мягкого тела священника.

— Где монахи? Позовите их. Велите им убрать здесь все. Месса окончена.

Глава VII

Аутодафе состоялось на удивление ясным и теплым осенним днем. Само небо даровало всем участникам хорошую погоду без ветра и туч. Горожане, столпившиеся на главной площади, с восторженными криками встречали процессию, возглавляемую инквизитором и епископом, за которыми следовали представители городских властей в лице бургомистра и судьи, одетых в черные мантии. Их семьи следовали за ними, торопясь занять передние места перед деревянным помостом, построенным специально для этого торжества.

Мужчины и женщины знатного рода, все без исключения, находились при параде, одетые в свои лучшие платья из дорогих тканей с опушенными мехом воротниками, кружевными фестонами на рукавах и карманах, изобилием золотых и серебряных пуговиц, а также других украшений, подчеркивающих их высокое положение. Вокруг представителей богатых семей образовалось плотное кольцо из отряда пикинеров, облаченных в блестящие латы и шлемы. Эти стражники являли собой живую изгородь, отделяющую простолюдинов от дворян.

Инквизитор Якоб Шульц забрался на помост, пристроившись у деревянных столбов, вокруг каждого из которых были разбросаны большие вязанки хвороста и дров, предназначенных для сожжения. На лице инквизитора играла непринужденная улыбка, а на его груди, сверкая и переливаясь чистым золотом и драгоценными камнями, висело внушительных размеров распятие. Во время происходящего богослужения он с довольным выражением лица оглядывал подготовленную для казни площадку, то и дело кивая кому-нибудь головой и потирая руки. Он ощущал особую гордость за проделанную работу. Гордость, которую не мог ощутить никто из присутствующих, включая даже самого судью, представляющего светские власти, которые являлись фактическими исполнителями этой казни.

Тем временем по окончанию торжественной службы, городская стража вывела на площадь вереницу осужденных, одетых в белое, закованных в цепи и путы. Они плелись на собственную казнь в молчаливом отчаянии. Их головы были низко опущены, подошвы босых ног шаркали по дороге. Толпа кричала, свистела и ругалась, бросая в бедолаг камни, и одновременно смеялась и веселилась в предвкушении интереснейшего зрелища. В толпе горожан можно было найти самую разношерстную компанию, среди которых особой шумностью выделялись торговцы и ремесленники, державшиеся особняком от бедных крестьян, одетых в грязное тряпье. Где-то промеж теми и другими пристроились женщины легкого поведения, которым, как и всем, волей-неволей пришлось принять участие в аутодафе, несмотря на страх оказаться следующими среди претенденток на обвинение в ворожбе или еще какой подобной ереси.

Даймонд и Ганс тоже находились в этой толпе. Они стояли в одном из первых рядов, рядом с группой монахов в рясах, среди которых бродили попрошайки, клянчащие подаяния. Даймонд сразу же бросил парочке из них по крейцеру, чтобы они поскорее отстали, а сам сосредоточил внимание на площади. Он уже давно разглядел необычную пару среди всех семнадцати насчитанных им осужденных: маленького мальчика и высокую длинноволосую женщину с гибкой фигурой. Они шли последними. Палач беспрестанно хлестал их плеткой, с причиной и без. Возможно, он получал от этого особое удовольствие или же просто стремился повысить зрелищность торжества.

— Это баронесса? — спросил Ганс.

— Она самая, — отозвался Даймонд, скрестив на груди руки. — И ее маленький сын.

Уставшая и изможденная пытками баронесса тем не менее сохранила свою красоту и благородство. По внешнему виду женщины никак нельзя было отнести ее к сословию крестьян, откуда баронесса происходила до женитьбы с бароном Орсини. Она ступала, гордо подняв голову, хотя по ее белым щекам катились слезы. Эти слезы лились не оттого, что она боялась смерти — за время, проведенное в городской тюрьме, ей приходилось выносить такие вещи, после которых она и так больше не хотела жить, — но из-за ее маленького сынишки, ее Альфреда… Чем он заслужил такую участь?