Книга Сердце зимы - Роберт Джордан

Пришел сон. Она сидела на коленях у Перрина, а он так крепко обнимал ее, что она едва могла вздохнуть; рядом в широком, сложенном из камней камине гудело пламя. Курчавая борода Перрина царапала ей щеки, и он больно покусывал ее за ухо. Вдруг сквозь комнату пронесся вихрь, задув огонь в камине, словно пламя свечи. И Перрин обратился в дым, унесенный порывом ветра. Одна в кромешном мраке, она боролась с ветром, но ветер крутил, вертел ее, пока у нее настолько не закружилась голова, что она не знала, где верх, где низ. Одна, кружащаяся без конца в ледяном мраке, понимающая, что больше никогда не найдет Перрина.

Она бежала по замерзшему лесу, спотыкаясь в сугробах и снежных наносах, падая, вновь вставая, чтобы продолжить панический бег, жадно хватала ртом воздух, такой холодный, что горло резало как осколками стекла. Вокруг на стылых ветвях искрились сосульки, и морозный ветер пронизывал лишенный листвы лес. Перрин очень сердит, и ей нужно убраться подальше. Почему-то ей не удавалось припомнить, о чем был спор, только каким-то образом она по-настоящему рассердила своего прекрасного волка; в такие моменты обычно начинают бить посуду и бросать друг в друга что под руку подвернется. Только вот Перрин не стал делать ничего такого. Он собрался разложить ее на колене, как это уже было однажды, давным-давно. Тогда почему она убегает? Они же могут помириться. И, конечно же, она отплатит ему за унижение. Ведь раза два она, сама того не желая, и вправду пускала ему кровь метко нацеленным кувшином и миской и знала, что он ей зла не причинит. Но еще она знала, что должна бежать и бежать, иначе погибнет.

Если он меня поймает, мрачно подумала она, так хотя бы какой-то части моего тела будет жарко. И она засмеялась, а мертвенно-белая местность кружилась вокруг нее, и она поняла, что и сама вскоре будет мертва.

Чудовищных размеров костер возник над нею – громадная куча толстых бревен, охваченная ревущим пламенем. Она была нага. Ей было холодно, очень холодно. И она, как бы близко ни придвигалась к огню, чувствовала, что кости ее промерзли насквозь, а плоть готова разлететься от малейшего удара. Она подходила все ближе и ближе. Жар пламени нарастал, пока она не отшатнулась, но под кожей все равно ощущался жгучий холод. Еще ближе. О Свет, как горячо, чересчур горячо! А внутри холодно. Ближе. Ее опалило пламенем, от боли она закричала, но внутри по-прежнему был лед. Ближе. Еще ближе. Сейчас она умрет. Фэйли завопила, но вокруг царили тишина и холод.

Был день, но на небе сгрудились свинцовые тучи. Снег падал и падал, ветер кружил между стволов крупные снежинки. Ветер не был сильным, но лизал ледяными языками. На ветвях нарастали белые гряды, а потом обрушивались под собственной тяжестью и под порывами ветра, осыпая землю тяжелыми хлопьями. Голод тупыми зубами терзал живот. Очень высокий костлявый человек в белом шерстяном капюшоне, затенявшем лицо, что-то сунул ей в рот. Краешек большой глиняной кружки. Глаза его были удивительно зелеными, точно два изумруда в окружении морщин и шрамов. Он стоял на коленях рядом с ней, на большом коричневом шерстяном одеяле, а ее наготу закрывало другое одеяло, в серую полоску. Вкус горячего чая, щедро сдобренного медом, буквально взорвался на языке, и она обеими руками, пусть и слабыми, схватила жилистое запястье мужчины – вдруг тот решит убрать кружку. Зубы стучали по кружке, но она с жадностью глотала исходившую паром сладкую жидкость.

– Не торопись! Расплескивать нельзя, – смиренно произнес зеленоглазый. Смирение не вязалось с его яростным лицом и мрачным голосом. – Они оскорбили твою честь. Но ты – из мокрых земель, так что, наверное, для тебя это неважно.

Медленно до Фэйли доходило, что происходящее не сон. Мысль явилась тонкой струйкой теней, которые таяли, когда она пыталась их удержать. Этот рослый мужчина в белом был гай’шайн. Ее привязь и путы исчезли. Зеленоглазый высвободил руку из ее слабых пальцев, но только для того, чтобы нацедить темную струйку из висящего у плеча кожаного меха. От кружки поднялся пар, в воздухе разлился аромат чая.

Отчаянно дрожа, чуть не падая, Фэйли закуталась в полосатое одеяло. Ноги горели огнем. Попытайся она встать, наверняка не устоит. Но вставать и не хотелось. Сидя на корточках, Фэйли могла укрыться одеялом до пят, но если встать, ноги наверняка откроются до колен, а то и выше. И думала Фэйли в первую очередь о тепле, а не о приличиях, хотя и такая мысль приходила ей в голову. Клыки голода стали острее, ее продолжала бить дрожь. Она промерзла до мозга костей, а горячий чай превратился в воспоминание. Мускулы превратились в недельной давности окаменевший пудинг. Ей хотелось смотреть только на наполнявшуюся кружку, но она заставила себя оглянуться на своих спутниц.

Все были здесь, Майгдин, Аллиандре и остальные. Пленницы устало сидели на разложенных в ряд одеялах и дрожали под другими одеялами, уже присыпанными снежком. Перед каждой стоял на коленях гай’шайн с округлым мехом и кружкой или чашкой в руке, и даже Байн и Чиад пили, как умирающие от жажды. Кто-то смыл кровь с лица Байн, но вид у обеих Дев был измотанный и жалкий, совсем не такой, как раньше. Начиная с Аллиандре и кончая Ласиль, спутницы Фэйли выглядели так, словно – как там выражался Перрин? – их протащили через свиль задом наперед. Но все живы – и это главное. Бежать могут только живые.

Ролан и другие алгай’д’сисвай, ведшие пленников, собрались тесной группкой у дальнего от Фэйли конца ряда одеял. Пять мужчин и три женщины, снег доходил Девам почти до колена. Черные вуали болтались на груди, айильцы безразлично наблюдали за пленниками и гай’шайн. Фэйли бросила на них мимолетный хмурый взгляд, пытаясь поймать ускользавшую мысль. Ах да, конечно. Где остальные? Побег будет легче, если остальные почему-то ушли. И было еще что-то, какой-то смутный вопрос, который ей не удавалось сформулировать.

Вдруг Фэйли увидела то, что находилось позади восьми айильцев, и тут же получила ответ на оформившийся наконец вопрос. Откуда взялись гай’шайн? В сотне шагов, за редколесьем, за пеленой снегопада, тек непрерывный поток людей и вьючных животных, фургонов и телег. Нет, не поток. Текла полноводная река айильцев. Вместо полутора сотен Шайдо глазам Фэйли предстал целый клан. Казалось невероятным, что такое множество людей, оставшись незамеченным, миновало Абилу на расстоянии в один-два дня пути, пусть даже за городской чертой и царила анархия, однако доказательство тому явилось взору Фэйли со всей очевидностью. Она почувствовала, как внутри все оборвалось. Бежать, может быть, и удастся, но она в удачный побег уже не верила.

– Чем они оскорбили меня? – судорожно спросила Фэйли, затем захлопнула рот, чтобы не болтать попусту. И открыла его только тогда, когда гай’шайн снова поднес к ее губам кружку. Она глотнула драгоценного тепла, поперхнулась и заставила себя не торопиться. Сладость столь обильно добавленного меда в другое время показалась бы чрезмерной, но сейчас мед немного приглушал голод.

– Вы, мокроземцы, ничего не знаете, – без капли сомнения в голосе сказал айилец со шрамами. – Гай’шайн не положено ни во что одевать, кроме надлежащего одеяния. Но они побоялись, что вы замерзнете насмерть, а завернуть вас было не во что, у них только куртки. Вас назвали слабыми, опозорили, но у мокроземцев вообще нет стыда. Ролан и многие другие – Мера’дин, но Эфалин и остальные должны были бы знать лучше. Напрасно Эфалин разрешила укрыть вас одеялами.