Книга Цветочный крест [= Роман-катавасия ] - Елена Колядина

— Скоро царю батюшке и мышей не допроситься будет с такими-то разбойниками Васильчиковыми? — драматически вопросила Василиса.

Упоминание мышей весьма приободрило Матрену. Она внезапу вспомнила про летучих мышей и наконец-то смогла завладеть всеобщим вниманием.

— А како, Путилушка, не налетали на Москву летучие мыши?

— Какие такие летучие мышы, баба Матрена?

— А вот эдакие, — одернув полавочник под гузном, затеялсь баять повитуха. — Налетают те мыши черной стаей прямо с небес и пьют из людей, каким случилось оказаться в полночь на улице, кровушку. Да пищат, да хвостами вьют! Спаси Господи!

— Это ты Матрена, баснь баешь, — заметил Извара. — А елда в тех краях в стаи не сбивается? Девок не похотствует?

— Зря ты, Извара Иванович, меня, благонравную вдовицу, обижаешь. Мыши те день отсиживаются в пещерах, а како ночь падет, летят кровь пить.

— Да как же оне летят? — окончательно встрепенулась от своих мыслей Феодосья. — Ведь у них крыльев нет? Али мышь подкинешь, так она на землю не свалится?

— А как грешный дух блудодея Орефки над Тотьмой летал? — привела контраргумент Матрена.

Сей пример уел всех присутствующих. Все на время затихли, тыча вилками в миски да бренькая ложками в горшках.

— А како, Путилушка, девки в Москве одеваются? — неожиданно вопросила Феодосья.

— Тьфу! — с нарочитым омерзением ответствовал брат. — Что наводят московские бабы образа! Ну, чистые рожи! Как у нас на масленицу чучело малюют, так оне по улицам лызгают. Набелены, набагрянены, начернены! Сами, без мужей, на торжища таскаются, торгуют себе всякую женскую дребедень.

Мария, в протяжении всего хуления московских жен сидела с постным видом, скрывая удовлетворение, но при упоминании неведомых товаров не удержалась.

— И какую пакость блудищи московские выторговывают, мужей не спросясь? — загоревшись зенками, вопросила Мария.

— Есть на Красной площади целый ряд лавок, где торгуют ароматные притирки из востока.

— Да что же это за притирки? — подивились Василиса с Матреной. — Али елейные, от родимчика?

— Склянка замкнута затычкой, а в ней масло. Вроде деревянного елея. Но воняет розой, либо жасмином, либо лавандией какой. Черемухой тоже. Цветами, в общем!

— Да почто же это? — выпучила глаза Мария.

Путила ухмыльнулся.

— Притирать бабам в заушинах да… — он мотнул головой, вспоминая что-то, — …да, прости Господи, в лядвиях.

— В лядвиях?! — дружно выдохнули жены. — Цветами московскими?

— Гос-с-поди, срам какой! — охнула Матрена. И припечатала. — Озорство сие, а то дак и блуд! От манды должно пахнуть мандой, а не красной Москвой!

— Да почто же у меня, добронравной жены, от межножия всяким клевером должно зловонить? — вопросила Мария, не упуская случая упомянуть о своем благонравии. — Али у меня там сеновал? Да у меня, окромя Путилушкиной елды, никакой соломинки в манде не было!

— Чего ты ко мне пристала? — отмахивался Путила. — Говорят, иным мужикам нравится эдакий розовый букет.

— Когда крапивой из-под подола несет? — бушевала Мария. — Али грибами сыроежками?

— Тьфу! — дружно порешили жены. — Сие воня злая.

— От лукавого! — подвела итог дискуссии Матрена.

— А что, сын, бают в Москве об положении промыслов? — вопросил Извара Иванович. — Каково с податями? Не ослабят?

— А так ослабят, что не вздохнешь, — крушился Путила. — Ослаба нам, промысленникам, только на том свете будет. Знаешь, чего в Москве-то творится?

Путила кинул скорый взгляд на жен, как бы удостоверяясь, что уста оне будут деражть на заклепе, и грозным, но тихим голосом рекши:

— Чего думные бояре царю нашему, незлобивому и простодушному, Алексею Михайловичу насоветовали?.. Сговариваются с богатым московским боярином, и он подает государю челобитную жалобу, де мол, ворвались в его дом лихие, положим, тотемские люди, и ограбили все подчистую на общий счет в пять тысяч рублей… И список прикладывает, где поименно перечисляет агаманты, перстни, ожерелья, серебряные чары да золотые кресты, да всякое прочее добро.

— Ишь, ты! Лихи срать московиты! — закрутил бородой Извара Иванович.

— От же, сучьи сыны! — возмутилась Матрена.

— И чего далее?.. — шепотом промолвила Василиса, перекрестясь.

Путила с горечью усмехнулся.

— А далее Алексей Михайлович отдает приказ тотемскому воеводе найти своих разбойников да вернуть добро. В Тотьме, знамо дело, никто сих агамантов и крестов в глаза не видел. И тогда царь-государь велит вернуть кунами на общий счет в пять тысяч рублей. А воевода не балда, чтоб свою мошну трясти, он и велит собрать деньги с промысловых да дворянских людей. С нас, значит.

— А это где ж мы возьмем? — крякнул Извара Иванович. — Коли сами с хлеба на квас перебиваемся?

— Голодному срать, только жопу драть, — подтвердила нищету сродственников Матрена.

— Да кого, баба Матрена, сие волнует? — с упрекой вопросил Путила. — Боярам надобно казну пополнять, а мы — крайние. Да может государь Алексей Михайлович ни о чем и не догадывается. Вернее всего, что бояре кривду ему лгут про грабителей, а он, заступник наш, и заступается по доброте своей.

Все слушатели, на всякий случай, как можно скорее согласились, что светозарный Алексей Михайлович в сих грабежных делах, однозначно, сторона обманутая.

— И часто такие вещи творятся?

— А уж Тверь, Реутов, Городище, Порожец так-то откупались. Того и гляди, до нашей Ростовщины в Заволоцкой земле дойдет эдакая скоморошина.

Феодосья при упоминании театрального термина, знамо дело, тут же прониклась своими любовными аллегориями и порывисто вздохнула, и поморгала очесами. На что Мария пнула ея под лавкой.

— Надобно, Путила, повышать нам цену за соль. Чтоб на такой грабежный случай иметь запас, — измыслил Извара.

— Верно, отец, — поддакнула Василиса.

— Тем более что прирастаем мы, Строгоновы, варницами, — поторопилась доложить Мария.

— Это как? — поглядел на отца Путила.

— Федосью за Юду Ларионова, считай, просватали, — объяснила Василиса. — А у него варница!

— Ладное дело! — подвернул рукой Путила.

— То она и сидит, как неподоенная, — торопилась с алиби Мария. — Не хочет от матушки с батюшкой в чужой посад ехать. Здесь-то она, как оладушка в меду, ни плетки, ни полена не пробовала. А за мужем-то како еще будет? Не всякий муж, как мой Путилушка, добр да справедлив, бьет только за вещь. Иной будет драть, как козу сидорову.

Мария не могла остановиться.

— Полно девку нам напугаешь! — остановила ея Матрена. — Она и так сидит, как оторопелая.