Книга Ответный темперамент - Анна Берсенева

– Ой, я этих ваших сложностей не понимаю, – махнула рукой Нелли. – Тонкий, умный… Это одно и то же.

– Нет. Это разные вещи.

– Ладно, тебе виднее. Только сейчас не до теорий, по-моему. Разведутся – будешь знать. А что, с Ольки станется и от мужа уйти, и броситься в омут безумной любви, – все с той же естественной интонацией сказала Нелли. – Известно же, кто в тихих омутах водится. Правда, к Ольге нашей я это никогда не относила. Выходит, зря. Ну и молодец! – заключила она. – Сильные чувства бодрят, согласись. А то мне Ольку всегда прямо жалко было, если честно. Всю жизнь знать одного-единственного мужчину… Бр-р, даже представить страшно!

Сестра была в своем репертуаре. Татьяна Дмитриевна даже улыбнулась, хотя при мысли о дочери улыбаться ей совсем не хотелось.

– Ты ее осуждаешь, что ли? – заметив, что по ее лицу пробежала тень, удивилась Нелли.

– Я не осуждала бы ее, даже если бы она… Ну, не знаю, что сделала. Дочь есть дочь, здесь и объяснять нечего. Но мне ее страшно жалко. Это тебя такого рода чувства всегда бодрили. А Олю они только мучают. Она на тень стала похожа. Будь сейчас девятнадцатый век, ее чахотка в могилу свела бы. Не дай бог, конечно.

– А я ничего и не заметила… – задумчиво проговорила Нелли. – Я же с ней дня три назад по телефону разговаривала. Голос у нее был как всегда. Рассказывала, что купили ей машину, что она уже всюду сама ездит. К тебе-то она приезжает хотя бы?

– Приезжает. Но я вот именно вижу, что она при этом совершенно не здесь. И что она измучена до крайности, тоже вижу.

– Но почему? – воскликнула Нелли. – Не понимаю!

– Я тоже не до конца понимаю. Могут быть самые простые житейские причины. Например, мужчина, в которого она влюбилась, женат, дети у него, возможно. Но, боюсь, дело не только в этом.

– А в чем еще?

Татьяна Дмитриевна поколебалась, прежде чем ответить. Нет, она никогда не считала сестру глупой, и вообще, они и всегда были близки, а с возрастом эта душевная близость становилась все сильнее. Но она и сама не могла подобрать точных слов для той тревоги, которая на ее глазах снедала Олю. И была почти уверена, что такая вот мучительная тревога, черная лихорадка, не может иметь одну лишь житейскую подоплеку.

– Не знаю я, Неля, – вздохнула она. – И главное, что меня при этом беспокоит: у меня такое ощущение, что когда-то я это знала. А теперь и правда как будто воздушная подушка между мной и жизнью проложена… Не знаю!

– Ты не волнуйся, Тань, – сочувственным тоном сказала Нелли. – Я у тебя сегодня переночую, можно?

Татьяна Дмитриевна всегда брала себя в руки быстро, и это тоже не изменилось в ней с годами.

– Конечно, – сказала она. – Я тебе давно говорю, перебирайся сюда совсем. Мария ведь для нас всех этот дом купила.

– Ну уж нет, – хмыкнула Нелли. – Здесь, конечно, и природа, и милые воспоминания детства, но я человек урбанизированный. Эти ваши цветочки-кусточки я могу терпеть дня три подряд, не больше, а потом они на меня тоску нагоняют.

До вечера Нелли гуляла в саду и у реки, потом сидела в гостиной у камина и читала шпионский детектив, который привезла с собой, потому что «у тебя здесь, Таня, и книг-то нормальных нет, одни мемуары замшелых старух». Уснула она сразу же, как только легла в кровать: свежий воздух действовал на нее как молниеносное снотворное. Татьяна Дмитриевна это знала, а потому, прежде чем самой отправиться спать, поднялась в гостевую комнату, убрала с Неллиного одеяла открытую книжку и выключила свет.

«Я в самом деле держу в голове тысячи мелочей, и теперь меня это уже даже не угнетает, – с ощутимой насмешкой над собою подумала она. – Права Неля, я всегда была гармонична до отвращения. Во всяком случае, на том отрезке жизни, когда она уже была взрослой настолько, чтобы делать осмысленные выводы. Да, к тому ее возрасту я и правда уже стала дико уравновешенной. А что еще мне оставалось?»

Конечно, если бы не эта уравновешенность, если бы не способность руководить тысячами мелких житейских деталей, то вся ее жизнь пошла бы прахом, и уж конечно, не смогла бы она вырастить дочь, во всяком случае, не сумела бы дать Оле ощущение нормального детства.

Случайная мысль о дочери, как это всегда в последнее время бывало, сразу привела Татьяну Дмитриевну ко всем неслучайным мыслям, связанным с Олей, и сутью этих мыслей была тревога, одна лишь всеохватная тревога.

Она чувствовала, что ее дочь вступает на какое-то зыбкое поле, входит в какую-то область, в которой все не так, как Оля привыкла с детства, и это неминуемо должно разрушить все, что составляло для нее самую суть ее жизни. И надо ли это делать, и что появится на месте руин, и появится ли что-нибудь вообще?.. Этого Татьяна Дмитриевна не знала. Теперь – не знала… Но сознание того, что когда-то, да не когда-то вообще, а в юности, это было ей известно и понятно, – это сознание не случайно бередило ее душу.

Она ходила по комнатам, выключала свет, закрывала окна – Нелли обожала распахивать их, потому что ей нравилось ощущение простора, – и воспоминания кружили ей голову сильнее, чем вино, которое она за компанию с сестрой выпила перед ужином.

Глава 20

Дружба с братьями Саффо переменила Танину жизнь совершенно. Ну да, именно такая фамилия была, оказывается, у ее одноклассника Димы, даже странно, что Таня не сразу ее вспомнила, ведь эта фамилия все-таки была необычна. Впрочем, в классе у них учился, например, мальчик, фамилия которого была Рациборжинский, но Тане не было ведь до него никакого дела.

Вообще же до очень многих вещей и явлений, которых она прежде не знала или не замечала, дело ей теперь было, и случилось это благодаря ее новым друзьям.

Мама сразу заметила перемену, произошедшую в Тане, и если к самой этой перемене она относилась с некоторой настороженностью, то братья Саффо вызывали у нее безусловную приязнь.

Таня сама слышала, как она однажды сказала папе:

– Конечно, эти мальчики плоть от плоти здешнего мира, но в них все же есть то лучшее, что и должно быть присуще юности. А тому, что Танечка наконец покинула свою башню из слоновой кости, я рада. По крайней мере, теперь я уже не так мучительно чувствую нашу вину перед нею.

– Вину перед Таней мы не должны чувствовать уже потому, что в Европе война, – помолчав, ответил папа.

Он только что вернулся с ночного дежурства в больнице, поэтому его голос звучал устало и однотонно. В отличие от папиного, на невнимательный слух невозмутимого, у мамы голос был нежный и какой-то беспомощный, и к тому же в нем всегда слышались вопросительные интонации.

– Я понимаю, Митя, – сказала она этим своим прекрасным голосом. – Понимаю, что ты прав и мы правильно сделали, что приехали в Москву. Но радоваться этому я не могу. Ты же видишь, как здесь… все.

Что ответил папа, Таня уже не слушала: этот разговор происходил тридцать первого декабря, и она думала только о том, что родители вот-вот уедут в Тавельцево, а она сможет наконец протелефонировать Диме с Женей, чтобы они приходили наряжать елку и готовиться к празднику. А Анеля придет к назначенному времени сама, потому что у них в квартире нет телефона, и Боря Коновницер тоже придет, и Леночка Сумарокова. В новогоднюю ночь в квартире Луговских должна была собраться большая компания, и неудивительно, что Таня считала минуты до родительского отъезда и чуть не подпрыгивала, сидя на стуле в своей комнате.