Книга Самый темный вечер в году - Дин Кунц

— Так. Так. Не склонен.

— Никогда не верил в Антуана и тому подобное.

— Какого Антуана? — в недоумении переспросила Эми.

— Антуан, — нетерпеливо повторил он. — Антуан, слепая собака с Филиппин, которая водит автомобиль.

— Антуан не слепой.

— Ты говорила, что он слепой.

— Слепой — Марко, а не собака.

— Неважно. Значения это не имеет.

— Для Антуана и Марко имеет.

— Речь о том, что я — скептик.

— Марко ведет автомобиль, Антуан его направляет.

— Видишь? Это же бред. Собаки не могут говорить.

— У них телепатическая связь.

Брайан глубоко вдохнул.

— Ты такая со всеми?

— В каком смысле?

— Сводишь с ума.

— Нет, не со всеми. В основном только с тобой.

Он нахмурился.

— Ты только что сказала мне что-то важное?

— А как ты думаешь?

— Думаю, да. Что это было?

— Ты — умный, талантливый, уравновешенный, непьющий, здравомыслящий, да еще и красивый архитектор. Должен все понять сам.

У него слишком кружилась голова, чтобы осознать смысл ее слов. Поэтому он просто поцеловал Эми.

— С нами происходит что-то очень уж необычное. Давай не отвлекаться. Иди сюда. Посмотри.

Он подвел Эми к кухонному столу, на котором сложил все рисунки, в том порядке, в каком они выходили из-под его карандаша.

Эми улыбнулась, взглянув на верхний.

— Это Никки.

— Ты видишь именно это?

— А разве не Никки? Выглядит точно так.

— Но это все, что ты видишь?

— А что еще я должна увидеть?

— Не знаю.

— Милый, я не критик-искусствовед.

— Есть что-то в ее глазах.

— Что именно?

— Что-то…

Когда Брайан убрал верхний рисунок, открывая лежащий под ним, Эми прокомментировала: «Крупный план».

— Все крупнее и крупнее. — Он убирал один рисунок за другим.

— Когда ты их нарисовал?

— После того как ты привезла меня сюда.

— Все? Разве такое возможно?

— Нет. Невозможно.

Она оторвала взгляд от рисунков.

— Невозможно. Так много рисунков, на таком уровне, за несколько часов.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Будь я проклят, если знаю.

Произошло нечто экстраординарное, продолжало происходить, но он не находил слов, чтобы выразить, что испытал, что почувствовал. Ранее Брайан вел обычную жизнь, пытаясь принципами архитектуры наводить порядок в хаосе существования. Теперь хаос сокрушил его, и хотя он осознавал, что под хаосом таится новый порядок, не мог его разглядеть.

Он посмотрел на часы, на рисунки, снова на часы, на Эми.

— Такое ощущение, словно что-то в меня вселилось.

— В тебя. И что?

— Вывело меня за время. Даже не знаю, что хочу этим сказать. Я находился здесь, на кухне. И не находился. Я рисовал, но на самом деле рисовал не я. Я что-то увидел в глазах Никки, и мой гость, который вселился в меня, пытался помочь мне нарисовать то, что я увидел.

— Ты что-то увидел в глазах Никки? Что ты хочешь этим сказать? Что ты увидел в ее глазах?

— Не знаю. Но очень сильно почувствовал. Что то. — Он разложил на столе последние четыре рисунка, самые абстрактные, чтобы Эми могла посмотреть на все сразу. — Что ты видишь, Эми? Что ты видишь?

— Свет, тени, какие-то очертания.

— Они что-то означают. Что они означают?

— Не знаю. Они прекрасны.

— Правда? Я тоже так думаю. Но почему? Почему они прекрасны?

— Просто прекрасны.

— Ты сказала — очертания. Какие очертания ты видишь? — напирал Брайан.

— Просто очертания, формы. Свет и тени. Ничего конкретного.

— Это что-то конкретное, — не согласился Брайан. — Я просто не смог его нарисовать. Оно практически здесь, на странице, но ускользает от меня.

— Что случилось еще, Брайан? Почему ты такой возбужденный?

— Я не возбужденный. Взволнованный. Потрясенный. Изумленный. Испуганный. Но не возбужденный.

— А мне кажется, что ты очень возбужден.

— Галлюцинации. Наверное, в этом все дело, слуховые галлюцинации. Потому что я совершенно вымотался. Этот наводящий ужас звук. Я не могу его описать. Наводящий ужас, но одновременно… восхитительный.

Он думал, что при упоминании галлюцинаций она подозрительно глянет на него, но этого не произошло. Вот тут он понял, что у нее есть своя история, которую ему предстоит услышать.

— И тени, — продолжил он. — Быстрые тени, шляющиеся и исчезающие. Возникающие ниоткуда. У меня болели глаза. Я подумал, что мне нужно выспаться. Пойдем со мной. Я тебе это покажу.

— Покажешь мне что?

Он взял ее за руку, вывел из кухни и только в коридоре ответил:

— Спальню. Кровать.

— Знаете, мистер Тестостерон, вам не удастся уложить меня под одеяло.

— Я знаю. Кто знает это лучше меня? Я веду тебя в спальню не за этим. Это потрясающе, — они вошли в спальню, встали у изножия кровати. — Видишь?

— Вижу что?

— Она идеальная?

— Кто?

— Кровать. Идеально застелена, аккуратно, без единой складочки.

— Поздравляю. Будь у меня медаль «За заслуги», я бы тут же наградила тебя, под барабанный бой.

— Наверное, я плохо объясняю.

— Попытайся еще раз.

— Я родился в Канзасе.

— Интересное начало.

— В Канзасе, в торнадо.

— Я слышала эту историю.

— О той ночи я ничего не помню.

— Рождение прошло незаметно? Ты не обратил на него внимания?

— Разумеется, я слышал рассказ о той ночи. Тысячу раз, от бабушки Николсон и от матери.

В ту ветреную ночь, за неделю до срока, у матери Брайана, Анджелы, начались родовые схватки. Воды отошли около полуночи, и она разбудила отца Брайна, Джона. Он одевался, чтобы отвезти Анджелу в больницу, когда заревели сирены, предупреждая о приближающемся торнадо.

Мать Анджелы, Кора Николсон, находилась с ними, она приехала из Уичито, чтобы помочь после родов. К тому времени, когда она, ее дочь и зять вышли из дома, направляясь к автомобилю, ветер значительно усилился.