Книга Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

«первых родителей», то есть от тех затравленных, беззаконных людей, вечно опасных охотников, которые всегда должны были быть готовы драться и убивать ради еды или товарищей; которые должны были быть жестокими, драчливыми и агрессивными, потому что социальная организация, которую они имели, была еще слабой, и они должны были полагаться на себя в обеспечении своей жизни и имущества.

ВОЛЬТЕР. Вы говорите не как папа римский.

БЕНЕДИКТ. Я же говорил, что мы должны говорить как философы. Папа тоже может быть философом, но он должен выражать выводы философии в терминах, не только понятных людям, но и способных повлиять на их эмоции и поведение. Мы убеждены — и мир возвращается к нам, потому что учится, — что ни один моральный кодекс чисто человеческого происхождения не будет достаточно впечатляющим, чтобы контролировать необщественные порывы естественного человека. Наш народ держится в своей нравственной жизни — хотя это и неприятно для плоти — на моральном кодексе, которому его учили в детстве как части его религии и как слову не человека, а Бога. Вы хотите сохранить мораль и отбросить теологию; но именно теология заставляет мораль погрузиться в душу. Мы должны сделать моральный кодекс неотъемлемой частью религиозной веры, которая является самым ценным достоянием человека, ибо только благодаря такой вере жизнь обретает смысл и достоинство, способные поддержать и облагородить наше существование.

ВОЛЬТЕР. Значит, Моисей придумал эти разговоры с Богом?

БЕНЕДИКТ. Ни один зрелый ум не задается таким вопросом.

ВОЛЬТЕР. Вы совершенно правы.

БЕНЕДИКТ. Я прощаю ваш незрелый сарказм. Конечно, Хаммурапи, Ликург и Нума Помпилий были мудры, признавая, что мораль должна иметь религиозную основу, если она не рассыплется под настойчивыми атаками наших сильнейших инстинктов. Вы тоже признавали это, когда говорили о награждающем и карающем Боге. Вы хотели, чтобы у ваших слуг была религия, но считали, что ваши друзья могут обойтись и без нее.

ВОЛЬТЕР. Я по-прежнему считаю, что философы могут обойтись без этого.

БЕНЕДИКТ. Как вы наивны! Разве дети способны к философии? Могут ли дети рассуждать? Общество основано на морали, мораль — на характере, а характер формируется в детстве и юности задолго до того, как разум может стать руководством к действию. Мы должны прививать мораль человеку, когда он молод и податлив; тогда она может оказаться достаточно сильной, чтобы противостоять его индивидуалистическим импульсам и даже его индивидуалистическим рассуждениям. Боюсь, вы слишком рано начали думать. Разум — это конституционный индивидуалист, и когда он не контролируется моралью, он может разорвать общество на куски.

ВОЛЬТЕР. Некоторые из лучших людей моего времени считали разум достаточной моралью.

БЕНЕДИКТ. Это было до того, как индивидуалистический интеллект успел преодолеть влияние религии. Некоторые люди, такие как Спиноза и Бейль, д'Ольбах и Гельвеций, возможно, вели хорошую жизнь после отказа от религии своих отцов; но откуда нам знать, что их добродетели не были результатом их религиозного воспитания?

ВОЛЬТЕР. Среди моих современников были сотни людей, которые, несмотря на религиозное образование и католическую ортодоксию, были презренными распутниками, как кардинал Дюбуа и Людовик XV.

БЕНЕДИКТ: О котором вы написали восхитительный панегирик.

ВОЛЬТЕР. Увы, да. Я был подобен некоторым из ваших монахов; я использовал благочестивые обманы, чтобы добиться, как мне казалось, благих целей.

БЕНЕДИКТ. Однако несомненно, что тысячи ортодоксально верующих людей, даже соблюдающих все религиозные обряды, могут стать великими грешниками и страстными преступниками. Религия не является безошибочным лекарством от преступности, она лишь помогает в великом деле цивилизации человечества; мы верим, что без нее люди были бы гораздо хуже, чем они есть.

ВОЛЬТЕР. Но эта ужасная доктрина ада превратила Бога в людоеда, более жестокого, чем любой деспот в истории.

БЕНЕДИКТ. Вы возмущаетесь этой доктриной, но если бы вы лучше знали людей, то поняли бы, что их нужно пугать страхами, а также ободрять надеждами. Страх Божий — это начало мудрости. Когда ваши последователи потеряли этот страх, они начали деградировать. Вы были относительно порядочны в своей безнравственности; в вашей долгой связи с мадам дю Шатле было что-то прекрасное; но ваши отношения с племянницей были позорными. И вы не находили ничего предосудительного в поведении вашего развратного друга герцога де Ришелье.

ВОЛЬТЕР. Как я мог упрекнуть его? Я бы поставил под угрозу свои кредиты.

БЕНЕДИКТ. Вы не прожили достаточно долго, чтобы увидеть, как атеизм приблизился к тому, чтобы сделать человека самым презренным из зверей. Вы читали маркиза де Сада? Во время экстаза Французской революции он опубликовал три романа2 В них он объяснял, что если Бога нет, то разрешено все, кроме обнаружения представителями закона. Он отмечал, что на земле процветает множество злых людей и страдает множество добрых; поэтому, поскольку нет ни рая, ни ада, нет смысла быть добрым в ущерб нашим удовольствиям. Он пришел к выводу, что если воля не свободна, то нет и моральной ответственности; нет добра и зла, есть только слабые и сильные. Доброта — это слабость, а слабость — зло; даже удовольствие сильного от эксплуатации слабого оправдано. Жестокость, утверждал он, естественна и часто доставляет удовольствие. Поэтому он одобрял любую форму удовольствия, включая самые отвратительные и дегенеративные извращения, пока, наконец, не стало казаться, что summum bonum заключается в причинении или получении боли как способа сексуального наслаждения.

ВОЛЬТЕР. Этого человека следовало бы выпороть до полусмерти.

БЕНЕДИКТ. Да, если бы вы могли его поймать; а если нет? Подумайте о бесчисленных преступлениях, которые совершаются каждый день и никогда не обнаруживаются и не наказываются. Необходимо иметь моральный кодекс, который удержит человека от преступления, даже если он чувствует себя защищенным от обнаружения. Стоит ли удивляться, что «век Вольтера» был одним из самых аморальных в истории? Я не буду ничего говорить о вашей собственной Пюсель, но подумайте о королевском парке Серф и о развратной литературе, которая печаталась в огромных количествах, широко продавалась и охотно покупалась даже женщинами. Это безрассудное предоставление эротического возбуждения становится непристойным потоком во времена и в странах неверия.

ВОЛЬТЕР. Вы должны знать, Ваше Святейшество, что сексуальный инстинкт очень силен, даже у некоторых пап, и что он найдет свое выражение, несмотря на любой закон.

БЕНЕДИКТ. Из-за своей силы он нуждается в особом контроле и, конечно, в поощрении. Вот почему мы старались направить его