Книга Русское - Эдвард Резерфорд

– Он знал Ленина.

– Возможно. Должно быть, и Троцкого знал.

– А вот это мне в голову не пришло!

Иванов вдруг подумал, что домик, в котором живет Попов, очень подошел бы для двоюродного брата его жены.

«Номер 25: Евгений Павлович Попов, – написал он. – Подозревается в сотрудничестве с Троцким».

А восьмидесятичетырехлетний Евгений Попов был удивлен, что его отправили в ГУЛАГ.

1945, август

Был теплый день, когда Иван, миновав Русское, направился к своей деревне. Небо было ясным. С юга плыли облачка. С полей веяло чем-то приятным, и все было покрыто пылью, как обычно во время сбора урожая.

Он вернулся домой с войны. Фактически Великая Отечественная война завершилась.

Он хорошо воевал, несколько раз чуть не погиб, но, как и любого солдата на фронте, его дух укрепляли две идеи: он сражался за свое Отечество, а вел их к победе товарищ Сталин. Теперь уже все знали, что нет почти ничего на свете, чего не мог бы сделать этот великий вождь. С войной, слава богу, было почти покончено. Пора было возвращаться домой и строить новое, светлое будущее.

И, улыбаясь этой мысли, он вышел из леса и увидел большое поле, как раз перед деревней, на котором, то и дело наклоняясь, с серпами в руках, работали женщины. Как испокон веков повелось.

И тут его мать Арина подняла глаза, увидела его и, забыв про годы, с простертыми к нему руками, побежала через поле.

Эпилог

1990, июнь

Итак, это был тот самый день. Павел Бобров встал рано и еще до шести утра был готов к отъезду.

Отель «Аврора» был неплохим местом. Сравнительно новое и расположенное недалеко от Красной площади, девятиэтажное бетонное строение, а номера в нем были спроектированы и меблированы финнами. Кровати и шкафы из светлого дерева располагались вдоль одной стены, как стеллажи. Кровати были вполне удобными, но жесткими и узкими, и Павлу пришло в голову, что русские отели явно не предназначены для сексуальных контактов, несмотря на возможности, которые существовали в виде десятков симпатичных девушек, каждый вечер проникавших мимо швейцара в вестибюль и бары в поисках клиентов.

Взглянув на часы, Бобров направился к лифту. Бледный солнечный свет проникал в окна. Через пятнадцать минут Бобров будет уже в пути к старому бобровскому имению.

Тридцатитрехлетний, среднего роста, Павел Бобров был вторым из десяти внуков Александра и Надежды. И хотя в его внешности сохранилось что-то от тюркских предков, черты его лица смягчились. Иногда, как и многие из его рода, он бессознательно делал плавное, почти ласковое движение рукой.

Как бы обрадовался старый Александр, подумал он, узнав о его визите. Его бабушка, все еще красивая в свои девяносто два года, хотя и довольно хрупкая, живо описала ему это место и заверила: «Я, конечно, не умру, пока ты не вернешься и не расскажешь мне все-все».

Старое поместье – яркое напоминание о далеком прошлом. Хотя никто о нем и не забывал.

Маленькая российская община, к которой принадлежал Павел Бобров, жила в пригороде к северу от Нью-Йорка. Таких было несколько в этом регионе. В Лондоне, Париже и в других местах существовали и другие подобные общины. Он мог бы сказать вам, что их не следует путать ни с огромной массой русских евреев, приехавших сюда на рубеже веков, ни с более поздней волной тех, кто бежал из России во время Второй мировой войны, ни, боже упаси, с недавней волной советских людей, которые теперь толпятся в таких районах, как Брайтон-Бич в Нью-Йорке. Нет, община Павла Боброва была общиной русских эмигрантов-дворян, к которым даже бабушка Надежда, строго говоря, принадлежала только благодаря замужеству.

Это была сплоченная группа. Кое у кого водились деньги, но у многих их не было. Жили скромной жизнью среднего класса на тенистых, обсаженных деревьями улицах; и хотя внешне они были обычными американцами, но, как правило, супругов искали в своей среде, говорили дома как по-русски, так и по-английски, и – что было редкостью среди других эмигрантских общин – сохраняли у себя в доме обычаи своей родной страны.

Центром всего этого была церковь. Для старого Александра, всегда склонного, хотя бы в какой-то мере, к религии, это было естественно. Для других, в России религией пренебрегавших, православная церковь на чужбине стала последним бастионом, который сохранял их идентичность и нравственную целостность. Существовали две ветви православной церкви, к которым принадлежали такие, как Бобровы, и ни одна из них пока не признавала легитимности Московского патриарха, который, как считалось, был под каблуком у КГБ.

Каждую субботу члены общины, подобные Павлу, уже два поколения живущие вне России, приводили своих детей в церковь на многочасовые уроки русского языка и истории. В любое воскресенье можно было застать в церкви представителя какой-нибудь гордой древнерусской фамилии, раздающего свечи или поющего прекрасным басом на клиросе. Старуха в платке, молящаяся иконе, как какая-нибудь обычная бабуся, могла быть русской княжной. Младенцев заботливо крестили – трижды полностью погружая в купель.

А раз в год Павел вывозил жену либо на русский дворянский бал – солидное мероприятие, где можно было увидеть пожилых джентльменов в царских орденах, – либо на более раскованный бал «Петрушка». Оба бала были довольно изысканны, проходили в больших нью-йоркских бальных залах и хорошо посещались.

Таким образом русская община с поразительным упорством держалась и выжидала.

Но чего? Павел первым из всей семьи отважился вернуться. Может быть, кто-то из его дядьев или кузенов надеялся на возвращение царя? Хотя Nicolas и его семья были уничтожены, династия выжила благодаря великим князьям, и такая реставрация была технически возможна. Но Павлу было трудно себе это представить. Не мог он помыслить и о том, чтобы покинуть свой дом в Нью-Йорке. «Но если что-то изменится, если что-то откроется, тогда хорошо бы принять в этом участие», – говорил он. Это было довольно смутное стремление, возможно обусловленное лишь полуосознанными эмоциями.

Какая это была удача – встретиться с Сергеем Романовым. В прошлом году они познакомились на торговой ярмарке в Нью-Йорке. Русские искали возможности для разработки компьютерного программного обеспечения в Москве по лицензии западных компаний. У Романова была хорошая команда, но мало представления о таковом бизнесе, и Павел, который продавал настольные компьютеры, был рад оказать ему некоторую помощь как в установлении контактов, так и в его плохом английском. Только на второй день Бобров заговорил о том, что надеется когда-нибудь съездить в Советский Союз и посетить старое имение семьи. Единственная проблема, объяснил он, как туда добраться, поскольку его не было ни в одном туристическом маршруте.

– Это маленькое местечко под названием Русское, – сказал он.

– Но, Павел Михайлович, – воскликнул Романов, – ведь это же родина моего деда! Я сам никогда там не был. Приезжайте в Москву, дорогой, и мы вместе туда съездим.