Книга Государство Печали - Мелинда Салисбери

«Уже не такой скромный», — голос снова зазвучал в голове у Печали, и она узнала его. Расмус. На миг ее охватила тоска по нему. По его прикосновению, присутствию. Ей было бы не так плохо или одиноко, будь он здесь. Нет. Это было бы несправедливо.

Харун заговорил:

— Я… — он запнулся и посмотрел на сына. Мэл кивнул, и тот вдохнул и продолжил. — Я… был не в себе какое-то время.

«Преуменьшение», — прошептал воображаемый Расмус Печали.

— Потеря жены и сына потрясла меня, — сказал Харун. — И я остался в темном месте без выхода и утешения.

«Вот только у тебя был еще один ребенок…», — пробормотал призрак Расмуса, и губы Печали дрогнули.

— Я делал то, за что мне стыдно, — сказал Харун. — Вел себя так, как не должен вести себя канцлер великого народа. Я подвел вас и Раннон, и я в долгу перед Йеденватом, умершей матерью, я благодарен за труд в мое отсутствие, за то, что удержали землю.

«О, а я на миг подумал, что он упомянет тебя. Было бы неловко», — пошутил голос риллянина. Но Печаль уже не хотела улыбнуться.

— Я клянусь, что с этого дня я — новый человек. Я буду вести новый Раннон. Ведь мой сын вернулся.

Йеденват хлопал в конце речи, Харун бодро кивнул, принимая их похвалу. Они подошли, чтобы пожать руки канцлеру и его сыну, и Печаль легко отодвинулась к краю группы.

Кто-то просил вина, слуги поспешили, вернулись с графинами и бокалами, наполняли их до краев и передавали.

— А музыка? — спросил Мэл. — Тут… у вас есть музыка?

— Должна быть, — проревел Харун, все поддержали.

Мелакис ушел и вернулся с двумя футлярами, в которых оказались две скрипки из альвуса. Он взял одну, Афора — другую. Они проверили смычки и струны, без слов подняли инструменты к подбородкам и заиграли, словно только ждали возможности.

Печаль еще никогда не слышала живую музыку, только песни, что напевал ей Расмус, и она застыла от мелодий скрипок близнецов, заполнивших комнату. Кто-то дал Печали бокал вина, она взяла его, но не пила, зачарованная звуком. Она поняла, что ощущает музыку диафрагмой и груди, переливы мелодий были частью нее. Мелодия была радостной, это она понимала. Веселой и громкой, а потом были настоящие танцы.

Она не знала, есть ли в Ранноне народные песни. Нужно было узнать. Иррис точно подскажет, где искать. И она вернет их, и они…

Она остановила себя, вспомнив, что возвращать их будет не она. А он.

Она нахмурилась, Мэл поклонился Иррис, что была в ужасе, но приняла его руку и позволила закружить среди столов. Самад пожал плечами Каспире, они встали в официальную позу, напряженно задвигались. Харун посмотрел на Печаль, протянул руку Туве. Та пыталась отойти, но Харун не принял ее отказ. Он притянул ее в неловкую стойку и двигался за сыном по комнате.

Никто не пригласил Печаль танцевать.

Расмус рассказывал, что в Рилле порой проводили такие праздники. Почти каждый раз, когда собиралась группа, откуда-то бралась скрипка, и под музыку люди начинали танцевать и веселиться. Но не она. Ее словно никто не видел.

Она стояла в комнате, что двигалась, кружилась и праздновала, но Печаль могла быть и призраком. Люди танцевали вокруг нее, играла музыка, остальные пили, а она оставалась в центре бури.

Нет, кто-то ее увидел.

— Изображаешь свое имя? — прошипел голос ей в ухо, она повернулась и увидела Бальтазара, покачивающегося рядом с ней.

Она подавила ответ, сохраняя спокойствие. Бабушка всегда говорила, что нельзя спорить с пьяными и зависимыми, и она за последние четыре месяца выучила этот урок.

Но Бальтазар не хотел уходить без драки.

— Я не прощу тебя за то, что ты меня заперла, — сказал он. — И не забуду. И не дам тебе забыть.

Печаль прикусила язык, желая прогнать его, поглядывая вокруг в поисках помощи. Бейрам общался с Каспирой, пока остальные танцевали. Шарона видно не было, она нахмурилась.

— Даже не знаю, что меня радует больше, — голос Бальтазара был не совсем четким, и Печаль все хуже держала себя в руках с каждым словом. — Возвращение Мэла или то, что ты лишилась шанса на власть. Хотя нет. Второе. Плевать, настоящий ли он. Он будет. Потому что мне не придется изображать, что я слушаюсь мелкую стерву, что должна была умереть с ее матерью.

Ярость Печали взорвалась, и она ударила его по лицу.

Шлепок ее ладони по его щеке затерялся в музыке, и никто не заметил, как смотритель Южных болот отшатнулся от силы удара. Грудь Печали вздымалась, она вдыхала, ладонь саднило от удара. Она смотрела, как он удивленно потирает щеку, а потом зло глядит на нее, и она сжалась, когда он поднял руку, сжав кулак для удара. Но он совладал с собой и отошел на шаг.

— Не только я буду рад, что Эпоха Печали закончилась, не начавшись, — сказал он, звуча уже не так пьяно.

Он поклонился ей с ухмылкой, повернулся, взял с подноса новый бокал, служанка отпрянула. Печаль поняла, что дрожит. Тело содрогалось от страха и шока. Она правда думала, что он ударит ее. И кто бы его остановил.

Служанка подошла к Печали, она узнала Шенай с большими от тревоги глазами. Она все видела.

— Вы в порядке, мисс Вентаксис? — спросила она.

— Да, — соврала Печаль, хотя дрожь в голосе выдала ее. Она взяла бокал с подноса и осушила, а потом сказала. — Видела, когда ушел лорд Дэй?

— Как только началась музыка, мисс.

— Спасибо, — сказала Печаль.

— Я могу… вам что-нибудь нужно? — спросила Шенай.

Печаль покачала головой, не доверяя языку.

Музыка остановилась, Шенай ускользнула пополнять бокалы. Мелакис и Афора переглянулись, Афора протянула скрипку Мэлу, а Мелакис — Веспусу. Мэл улыбнулся и с поклоном отпустил Иррис.

Его пальцы легко обхватили шейку, он сунул скрипку между грудью и челюстью, занес смычок над ней. Его песня была мягче, но радостной, она была чище, чем веселье, что играли Мелакис и Афора. Веспус ответил ему, дополнил песню, и было ясно, что они часто играли вместе. Люди окружили их, уже не танцевали, а смотрели на их игру.

Иррис подошла к печали с румяными щеками и слоем пота на лбу.

— А где мой отец? — спросила она.

Печаль собрала остатки сил.

— Ушел. Когда музыка началась.

Ее голос все еще был натянут, и Иррис нахмурилась.

— Ты в порядке?

Печаль не хотела рассказывать ей, что произошло, пока она танцевала, и какой грязной теперь она себя чувствовала. Испачканной. Она призвала сарказм, но слова прозвучали кисло:

— А как иначе? Брат вернулся из мертвых, отец впервые за два года собран. Я просто счастлива.

— Печаль…

— Посмотри на них, — она кивнула на всех, даже Бейрама и Туву, глядящих, как юноша играет. — Вчера в это время они чуть не грызли друг другу глотки. А сегодня танцуют, и я смотрю отсюда.