Книга Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева

Предполагая, что, забрав ребёнка у солдатки Лукьяновой, Настасья Фёдоровна только на первых порах приставила её кормилицей к родному ребёнку, а потом безжалостно изгнала прочь, Корытников рассчитывал, что та обижена на бывшую хозяйку и не откажется дать против оной показания. Но на поверку всё оказалось иначе. К комендантской роте был приписан незаконный сын Алексея Андреевича, здесь он был, с одной стороны, на глазах у Аракчеева, с другой, окружён нежной заботой родной матери. Странное дело, но хотя бы в этом случае Минкина поступила порядочно, не изгнала сделавшуюся бесполезной для неё женщину, а отправила её к месту службы сына.

Указав дорогу к домику прачки, дежурный по роте предложил Корытникову после запланированного визита непременно посетить местный кабак, в котором комендант как раз сегодня праздновал рождение дочери. На праздник были созваны не только офицеры из соседних военных поселений, столы были поставлены на улицах вокруг трактира, с тем чтобы простые люди тоже могли выпить за здоровье новорождённой. Не любивший шумных компаний, Корытников вежливо отказывался, ссылаясь на срочные дела и необходимость хотя бы на полдня заехать в Ям-Чудово, к давно дожидающемуся его отцу. Зачем сказал? О том он и сам не понял, просто хотелось как можно скорее уйти, не обижая хорошего человека.

Лукьянова хоть и встретила сыщика на пороге пятого от штаба домика, часто кланяясь и изображая на лице всяческое удовольствие его визитом, Пётр Петрович быстро смекнул, что от этой хитрой тётки он не выведает ровным счётом ничего.

Лукьянова жила с мужем — одноногим инвалидом. Жила небогато, но, что называется, и не бедствовала. По всей видимости, денег, которые заплатила за ребёнка Минкина, ей хватило надолго. А может, не Минкина, а сам Аракчеев на свой счёт переселил семью кормилицы, дабы та была поближе к ненаглядному Мишеньке. Знал он или нет о том, что воспитывает чужого ребёнка, но ведь воспитал, выучил, вывел в люди. А если сынуля предпочитал военной или гражданской карьере общество бутылок и шлюх, так такие повороты судьбы в современном обществе — отнюдь не редкость.

Лукьянова оказалась высока и сутула, серые умные глаза смотрели напряжённо, в светлых, гладко зачёсанных волосах поблескивал еле заметный иней седины, впрочем, когда люди с такими белыми волосами начинают седеть, обычно это почти незаметно.

— Барский сынок? Михаил Андреевич, — расплылась в улыбке Аглая Лукьянова, — так уехал на похороны в Грузино. Анастасия-то Фёдоровна, какое горе… — Она покачала головой. — А ты что же, отец родной, никак с ними разминулся?

— Должно быть, разминулся, — соврал Корытников.

— Боюсь, скоро не вернётся, такие дела. Как же быть? — Она поцокала языком. Может, в гостиницу вас проводить, дождётесь. А нет, так возвращайтесь в Грузино, он и сейчас должен быть там. Такие дела скоро не делаются.

— А вы, стало быть, сама из Грузино? Раз в кормилицах были у Михаила Андреевича?

— Так оно и есть. Из Грузино я. Тамошняя, — закланялась тётка.

— И что же, у Михаила Андреевича есть молочный брат или сестра?

— Нет, барин. Когда мужа в солдаты забрили, я тяжёлая была. А потом… — Она вытерла фартуком несуществующую слезу. — Ребёнок-то мой помер, а в тот же день у Анастасии Фёдоровны Мишенька народился. Ну, она меня в кормилицы и позвала. А я что? Молока полно. Сыночка своего схоронила и в барский дом переехала. Так и жила там, пока Михаил Андреевич подрастал.

— А сыночка своего, стало быть, в Грузино схоронила. На кладбище?

— На кладбище, — насторожилась Лукьянова. — Батюшка его успел окрестить, потому на кладбище и подхоронила. Анастасия Фёдоровна разрешение дала. Вот я и подхоронила. К деду моему в могилку подложила. А тебе зачем? — Она окинула следователя внимательным взглядом. — Ой, что-то лицо мне твоё больно знакомо, барин. Уж не Петра ли Агафоновича Корытникова ты сын? Приезжал такой лет пятнадцать назад, всё искал что-то, вынюхивал. Про Анастасию Фёдоровну расспрашивал. Какая-то барыня, тётка графа Аракчеева, что ли, подавала жалобу, что, мол, у Анастасии Фёдоровны не было ребёнка. Да только как не было, когда я сама его выкармливала?!

— Пётр Агафонович действительно мой отец, вы правильно углядели семейное сходство. Однако ну и память у вас! — попытался польстить Лукьяновой Корытников, но баба продолжала сверлить его недобрым взглядом. — Он действительно был обязан разбирать означенную жалобу, да только нынче то дело закрыто. Никто уже больше не обвиняет Шумскую, и обвинительница-то умерла и обвиняемая… — Он махнул рукой. — Я же расследую смерть самой Анастасии Фёдоровны, для чего мне необходимо повидать её сына и наследника.

Корытников задумался, надо было ещё в Грузино, в интересах следствия, поближе сойтись с этим неприятным Шумским. Это ж надо — в церкви пить коньяк! Гнида! Нет, определённо, следовало позабыть все предубеждения против него, в конце концов, Машеньки рядом не было. И хотя бы поговорить с негодяем. Попытаться понять, что он за человек, чем дышит, живёт? С кем дружит? Может, у него идеи?..

Правильно заметил Псковитинов, Минкину стали обвинять в похищении крестьянских детей сразу же после появления на свет этого самого Миши. С одной стороны, это может быть совпадением, но с другой, если предположить, что Минкина действительно отбирала детей у своих крестьян… Забрала же она сына у Дарьи Константиновой. Забрать забрала, да только и не подумала выдавать за своего собственного, а просто сдала в сиротский приют. Наказала Константинову за какой-то проступок. Надо будет выяснить, за какой. Куда же делись другие дети? Наверняка тоже были сданы в приюты или переданы на воспитание в бездетные семьи. С какой целью? Минкину обвиняли в чёрной магии, в том, что она убивает детей, но при этом никто из обвинителей не назвал места проведения страшного ритуала, не обнаружил мёртвых тел. А ведь так не бывает…

Но если на секунду предположить, что слухи о подложном младенце — ложь и Минкина сама родила Мишеньку, то… Лукьянова сказала, что похоронила сына на кладбище села Грузино.

До сих пор он читал об этом деле из материалов, собранных отцом. Двадцать лет назад в Судебную палату Новгорода действительно поступило заявление от родственницы Аракчеева, в котором пожилая дама обвиняла сожительницу Алексея Андреевича, Минкину, в том, будто та имитировала беременность и потом предъявила племяннику якобы рождённого от него сына.

Поверив в то, что он стал отцом, счастливый Аракчеев тотчас нашёл возможность сделать из безродной девки родовитую дворянку, и… Купила она ребёнка или выменяла, известно одно: он никуда не пропал, а те, другие?

И тут до Корытникова дошло, других детей не нашли, потому что никто их особенно не искал. Крестьянки не жаловались на свою госпожу, заявления же поступали от соседей, которые, не приводя никаких фактов, передавали их как слухи. Впрочем, какие ещё заявления? Как рассказывал отец: ну поругалась Минкина с помещицей Сахаровой, та подала на неё жалобу и в ряду прочих претензий сообщила, де злобная фурия ещё и крадёт детей у крестьян. Ездил ли отец по крестьянским домам и расспрашивал, у кого пропали дети? Разумеется, нет. Кто же всерьёз станет обвинять саму Анастасию Шумскую в краже младенцев?! Это же ни в какие врата не лезет! А если отбросить всю эту чёрную магию и признать, что Минкина действительно отбирала детей, вот как у Константиновой отобрала, так и у остальных забирала. И задуматься, а на что ей эти дети, если она их всё одно в другие руки передаёт?