Книга Воскресшая душа - Александр Красницкий

– Так, Софья? – мрачно спросил Станислав.

– Да, – Софья утвердительно кивнула головой.

– Дело осложняется: явился новый враг, и враг опасный, – чуть слышно проговорил Куделинский. – Осложнение! В такой момент!..

Он не договорил и, отойдя, сел к столу.

– Видите, барынька, нечистая совесть заговорила! – указал на него Марич. – Так оно всегда бывает, когда человек не за свое дело берется… Тоже в Квели захотел! Каждое дело, Стасик, мастера боится… Эх ты, господин белоручка!

– Не повезло! – мрачно произнес Куделинский.

– Верно, друг! Линия твоя не вышла… Вот вышла бы линия, заиграла бы и дудочка глиняная, а то и кларнет – все, ничего нет!

– Марич, оставьте эти шутки! Вспомните, там покойник! – кивнула Софья на соседнюю комнату и, подойдя, притворила двери.

Владимир Васильевич засмеялся:

– Не услышит он, барынька, а если бы мертвые слышали, очень ему интересно было бы наш разговор послушать… Всю нашу подноготную узнал бы. Собрались четверо достойных представителей современного общества: прекрасная дама – это я про вас, – двое молодых людей приятной наружности и даже с высшим образованием – это я теперь про себя и про него, – кивнул Марич на Куделинского, – и для черной работы простолюдин был подыскан; собрались, спелись и образовали сообщество, в уголовном законе шайкой именуемое. И направлено было это сообщество для уловления некоторых миллионов. Цель прекрасная – кому в наш прозаический век миллионы повредить могут? Только одна беда, что сразу они не даются. Поохотиться за ними нужно. Охота же свои неприятности всегда имеет. Лес охотникам рубить пришлось. А где лес рубят, там не одни щепки летят – и целые деревья валятся. Дровосеком-то среди нас Антон был. Ой, как косил! Одного Козодоева вспомнить…

– Молчать, Марич! – не выдержал Куделинский.

– А зачем молчать? – иронически спросил тот. – Поучительные примеры забывать не следует. С Козодоевым чистая работа была, а как человек без достаточного опыта за дело принялся, сейчас все по швам расползаться стало – во все стороны так и поехало.

– Марич! – опять остановил его Куделинский голосом, в котором рокотали нотки гнева. – Если ты не замолчишь, я…

– Ты меня убьешь? Напрасно, не сумеешь…

Станислав Федорович вскочил с кресла и двинулся с угрожающим видом к Маричу.

– Что вы! – бросилась между ними Софья.

– Оставьте, барынька, – воскликнул Владимир Васильевич, – пустое! Такие, как он, умеют только из-за угла действовать… Стой! – протянул он к Куделинскому руку.

Тот остановился, пожирая Марича гневно сверкающими глазами.

– Владимир, – глухо заговорил Куделинский, – ты говорил достаточно. Послушай же и меня. Какими-то судьбами ты пронюхал или, может быть, догадался о Квеле… Да! Отпираться мне нечего, я столкнул его с поезда. Что он жив – этому я не верю: Софья ошиблась; но если бы он даже и был жив, – то все же о том, что сделано, вспоминать нечего. Нужно или бросить все дело, или довести его до конца.

– Что верно, – то верно, – согласился Марич.

– Если мы бросим это дело, на нас обрушатся такие беды, которых мы и во сне не видели. Ты слышишь? У одного человека есть путеводная нить к смерти Козодоева… Он держит ее в руках и сообщит, куда следует о том, что в тот вечер у Козодоева был граф.

– Это ты, сердечный друг, уж не о Кобылкине ли?

– Нет! Нашелся знающий Нейгофа и Козодоева трактирщик. Он разыскал графа для старика, и от него Козодоев в вечер своей смерти увез Нейгофа к себе. Этот человек уже являлся к Софье и Нейгофу с целью шантажа. Если он донесет…

– Так все обрушится на графа, – перебил Марич.

– Я думал об этом, но Нейгоф и после смерти должен остаться чистым. Да притом и не простаки же там сидят, где такие дела ведают… Я сказал: «путеводная нить». По ней доберутся и до нас. Тогда никто не уцелеет.

– А ведь и это верно, – согласился Марич.

– Что же нам делать?! – воскликнула Софья. – Станислав, Марич! Вы правы: наш путь роковой, он нас ведет прямо в бездну…

– Ну, не в бездну, положим, – перебил ее Марич, – а всего только на каторгу. Что же? И там люди живут, да еще как живут-то!

– Марич, – глухо произнес Куделинский, – нам троим на каторгу незачем идти. Ее нужно спасти, – указал Станислав на Софью.

– Нужно, – пробормотал тот. – «Ярославские крендели» вместо браслетов и кавалер из конвойной команды вовсе не к лицу такой прелестной особе.

– Вы меня пугаете, Марич, – заговорила Софья сквозь слезы. – Разве это неизбежно?

– А вы, барынька, как думали? С подобными нам синьорами шутить не будут. Вот ваш Станислав сообразил, кажется, в чем дело. С одной стороны – кабатчик, а с другой, если вы только не ошиблись, – Квель. От одного отделаемся, другой насядет. Уж Квель-то, если он жив, не пощадит – не таковский… Он себя не пожалеет, а всех нас на чистую воду выведет…

– У меня есть план, как поправить все, – сказал Куделинский.

– Говори, обсудим, – откликнулся Марич и вдруг оборвался.

Из зала, где стоял гроб с Нейгофом, раздался ровный, протяжный голос.

– Читальщик! – вскрикнула Софья.

Куделинский схватился за голову, Марич даже присел от неожиданности. Софья опомнилась первая. Она быстро прошла к дверям и остановилась около них. Чтение прервалось, и было слышно, что у гроба двое людей.

– Там еще Настя, – шепнула графиня подкравшемуся к ней Куделинскому. – Тсс!

Куделинский затаил дыхание.

XXVII

Решительные планы

Софья быстро отворила дверь и с порога проницательно посмотрела на стоявшего около гроба читальщика. Это был средних лет мужчина с бледным, испитым лицом. Судя по внешнему виду, он был совершенно спокоен.

Настя быстро отошла в сторону и затем скрылась в коридоре.

– Вы неисправны, – сказала Софья, обращаясь к читальщику, – я не видела вас до сих пор.

– Простите великодушно, ваше сиятельство, – произнес тот, кланяясь графине, – я пошел подкрепиться с товарищем и запоздал малость…

– Вы давно явились?

– Сию секунду; только что пришел и встал.

Голос его был спокоен.

«Он ничего не слыхал», – подумала графиня с облегчением.

– Кажется, все благополучно, – проговорила она, возвращаясь к Куделинскому и Маричу. – Но, конечно, разговор нам придется прекратить…

– Никто не мешает нам продолжить его, – заметил Марич. – Но для этого пусть заложат карету. Там мы можем говорить, не опасаясь, что нас услышат.

– Правда, – согласился Куделинский, – докончить разговор необходимо, и Марич высказал прекрасную мысль: в карете нас никто не услышит.