Книга Король Георг V - Кеннет Роуз

Но даже самый искусный портной не мог скрыть дефект его внешности, из-за которого он мучился всю жизнь, — у него были вывернутые внутрь колени. Чтобы исправить у своих детей этот врожденный дефект, он заставлял их спать в специальных шинах, сконструированных его лейб-медиком сэром Фрэнсисом Лейкингом. Когда ему сообщили, что приставленный к детям Фредерик Финч внял мольбам юного принца Альберта и разрешил ему снять эти шины, принц Уэльский сразу же вызвал этого мягкосердечного слугу. Подтянув кверху свои брюки так, чтобы были видны его колени, принц сурово произнес: «Посмотрите на меня. Если этот мальчик, когда вырастет, будет выглядеть так же, в этом будете виновны Вы». Лечение было продолжено и оказалось успешным.

Во время поездки короля в Южный Йоркшир, состоявшейся в первые годы царствования Георга V, архиепископ Ланг подслушал следующий разговор двух шахтеров-угольщиков:

— Слышь, который из них король?

— Да вон тот невысокий малый в котелке.

— Ну, он не такой красавчик, как Тедди.

— Ну и что, зато оторвал себе красивую, здоровущую жену.

Салонные остряки, говоря о короле Георге V, обязательно упоминали и о королеве Марии, называя ее Четыре Пятых. Французы, на которых стать королевы тоже производила большое впечатление, называли ее Soutien-George, что буквально означает «опора Джорджа», но также созвучно со словом «soutien-gorge», что переводится как «бюстгальтер».

Хотя королева Мария и в самом деле выглядела высокой импозантной женщиной, чуть ли не на голову выше своего мужа, это была всего лишь иллюзия. Спина у нее была прямая, как шомпол, а величавой внешностью Мария во многом оказалась обязана шляпкам и туфлям. Они с королем были одного роста — пять футов шесть дюймов.[38] Застенчивый характер также заставлял ее выглядеть внушительно. Лорд Линкольншир, ставший в 1912 г. маркизом, писал в дневнике: «Король и королева были очень любезны; они тепло меня поздравили и пожали мне руку, что редко бывает с нынешней королевой». Другой придворный отмечал «этот робкий кивок, который так сильно обижает». А господин Асквит заявлял, что чувствует себя «более утомленным после ужина рядом с ней, чем после окончания дебатов в парламенте».

Лишенный как высокого роста, так и внушительной внешности, король, однако, сумел использовать весь арсенал возможностей, которыми располагал. Его волосы всегда были тщательно причесаны, борода аккуратно подстрижена и сбрызнута лавандовой водой, руки с маникюром во время охоты защищены перчатками. В 1928 г., находясь едва ли не на смертном одре, он все еще посылал за зеркалом. Заканчивая ритуал одевания к обеду, он любил, чтобы вокруг него собирались все домашние: при них он заводил часы, слегка надушивал носовой платок, в последний раз поправлял белый галстук и звезду ордена Подвязки — и словно время возвращалось вспять, а в Версале вновь правил Король-Солнце.

Подобно отцу, король Георг тщательно следил за своей одеждой — ведь он вырос в эпоху, когда этому придавалось большое значение. На рубеже столетий ни один даже самый бедный из подданных его бабушки не рискнул бы выйти из дома без шляпы; богачи переодевались по нескольку раз в день. Ни климат, ни соображения удобства в расчет не принимались. Артур Ли, член парламента, который подарил стране Чекере в качестве загородной резиденции для премьер-министра, в 1908 г. вынужден был после первого же визита навсегда покинуть фешенебельный Херлингемский клуб: фланелевый костюм и панама, которые он считал вполне подходящими для жаркого летнего дня, вызвали неприязненные взгляды одетых в котелки и фраки членов клуба. Появляться без фрака в театре или в обеденном зале Лондонского клуба считалось просто неприличным. Что отличало короля от его современников, так это неуклонное следование в одежде эдвардианскому стилю; ненавязчивая элегантность помогала скрывать его природные недостатки.

В официальной обстановке он всегда был во фраке и с цилиндром; несколько мрачноватый вид оживляли накрахмаленные манжеты, выступающая из-под жилета рубашка и иногда гардения в петлице. Ансамбль, предназначенный для Аскота и других летних мероприятий, был серого цвета. На скачки и на выставку цветов в Челси король надевал не менее элегантный костюм из тончайшей коричневой или серой ткани — на синий цвет он достаточно насмотрелся на флоте — и высокий, твердый, с загнутыми полями котелок черного, коричневого или серого цвета. Он также носил отутюженные сверху донизу, со стрелкой, брюки, длинные пальто и рубчатые черные перчатки. Галстук он не завязывал, а протягивал через кольцо и скреплял бриллиантовой булавкой. Ботинки предпочитал туфлям и неизменно носил с собой трость. В дни охоты его камердинер доставал твидовый костюм в удивительно яркую клетку, доходившие почти до колен гетры на восьми пуговицах и фетровую шляпу. Своей яхтой король управлял в белом фланелевом костюме и плоской фуражке без козырька. Шотландии была отдана дань в виде килта,[39] пристегивающегося капюшона и шляпы с перьями. Вообще гардероб для короля был не только вещью утилитарной, но и представлял нечто вроде собрания священных реликвий.

Король сам предпочитал одежду модную в годы его молодости и ранней зрелости, поэтому ожидал того же от домашних. Отказ авантюристичного по натуре старшего сына следовать его консервативным вкусам осложнил и без того непростые отношения между королем и наследником престола, но об этом пойдет речь в одной из следующих глав. Королева Мария, однако, подчинялась почти деспотическим требованиям короля с тем же смирением, какое проявляла во всех остальных вопросах супружеской жизни. Она никогда не забывала, что муж одновременно является и ее сувереном, потому, повинуясь его диктату, всю жизнь носила одежду только тех моделей и расцветок, которые тот одобрял. Перемены, происшедшие в женской моде после упразднения турнюра, его не обрадовали. Леди Эрли, однако, была уверена, что королева Мария втайне желала избавиться от длинных платьев и шляп без полей, которые всегда ассоциировались с ее обликом. Тем не менее изредка королева позволяла себе слабые проявления непокорности, например, однажды она отказалась снять длинные серьги, которые, как считал король, деформируют уши. На официальных церемониях и званых обедах королева Мария олицетворяла собой традиционный блеск монархии. Со временем ее внешний облик даже стал вызывать доброжелательные отклики. «Королева имела колоссальный успех, — писал в 1914 г. один из придворных о государственном визите во Францию. — Парижская публика от нее без ума, и ходят слухи, что ее старомодные шляпки и платья времен начала правления королевы Виктории в будущем году войдут в моду!»

Свое царствование король Георг V начал без особого энтузиазма. «Он говорит мне, что не может спать, — через десять дней после восшествия Георга на престол писал в дневнике лорд Эшер. — Он встает около пяти часов утра и ловит себя на том, что начинает делать заметки о предстоящей работе». Король к тому же страдал от несварения желудка и зубной боли, что постоянно повергало его в меланхолию. Он не был таким суеверным, как его отец, который никогда не позволял переворачивать в пятницу свой матрац и не садился за стол тринадцатым, но тем не менее всегда помнил о неизвестно кем сделанном в середине XIX в. предсказании, о котором сообщил ему бестактный доброжелатель. Предсказание заключалось в том, что в истории Англии царствование королевы Виктории будет самым долгим и незабываемым, а за ней последуют два короля, которым будут отмерены весьма короткие сроки, после чего придет третий правитель по имени Давид, и именно его царствование будет не менее славным, нежели Виктории. Будучи заботливым сыном, Георг никогда не рассказывал об этом предсказании отцу, но в 1910 г., когда Эдуард VII умер, проведя на троне всего девять лет, у нового короля появились основания ожидать и для себя столь же краткого царствования. Но даже если бы правление отца и оказалось продолжительным, сама мысль о том, что ему придется взвалить на себя бремя, освободиться от которого можно только сойдя в могилу, была для Георга невыносимой. «Король Англии — всегда король, — заметил в первые годы царствования Георга V лорд-канцлер Элдон, — и когда он беспомощный младенец, и когда дряхлый старик».