Книга Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий - Венди З. Голдман

Подсудимые решительно втянули «правых» в заговор о свержении правительства. Августовский процесс 1936 года слабо намекал на эту связь. Пятаков свидетельствовал, что осенью 1932 года Каменев рассказал ему о том, что его «центр» установил контакты с Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым и М. П. Томским. Радек показал, что Бухарин признался в 1934 году, что он и Угланов встали на путь терроризма. Н. А. Угланов — «бескомпромиссный и надежный антитроцкист» был назначен первым секретарем МГК партии в 1924 году и контролировал чистку «левых». До 1930 года он возглавлял Народный комиссариат труда, до 1933 был наркомом тяжелой промышленности.[33] Пятаков сообщил, что он встречался с Бухариным, Томским и Сокольниковым летом 1935 года, и в декабре этого же года сторонники «правого уклона» присоединились к «параллельному центру». В обвинениях снова смешивались реальные факты и воображаемые события. Сокольников, заместитель Комиссара иностранных дел и единственный представитель «правых уклонистов» среди обвиняемых действительно организовал встречу Зиновьева и Бухарина в 1928 году в попытке объединиться ради общего дела. На январском процессе в 1937 году его вынудили повторно сыграть роль связующего звена между правыми и левыми уклонистами, делая Бухарина и других «правых» сопричастными к этому делу

Обвиняемые были тщательно подготовлены. Но некоторые их показания отличались от заранее написанного сценария и вызывали волнующий интерес. Пятаков демонстрировал жалкие остатки поруганной революционной чести. Он спокойно давал показания о несуществующих заговорах с целью убийства и вредительства, но отказывался согласиться с утверждением Вышинского о том, что он негативно отзывался о советских рабочих. Некоторые подсудимые красноречиво говорили о своих разногласиях с политикой Сталина. Во время августовского процесса Вышинский неоднократно настаивал на отсутствии у обвиняемых альтернативной политической программы. В январе подсудимые подробно описывали платформу Рютина, разработанную им в 1932 году, и серьезные социальные издержки, связанные с индустриализацией и коллективизацией. Они также намекали на скрытые разногласия среди партийных руководителей по вопросам внешней политики. Например, Радек свидетельствовал, что некоторые государственные и военные круги поддерживали «линию Рапалло», т. е. восстановление дружественных отношений с Германией. Несмотря на то, что казалось невероятным, чтобы преданные коммунисты могли вступить в тесный контакт с фашистами в 1937 году, факт заключения пакта о ненападении между Сталиным и Гитлером в 1939 году позволяет предположить, что Радек, возможно, правдиво изложил одно из имевших место в руководстве партии мнений. В своем заключительном заявлении он напомнил суду о том, что версия обвинения была основана на признании Пятакова и на двух письмах, полученных от Троцкого, которые были «сожжены». «Показания остальных подсудимых, — предостерег он, — основываются на наших показаниях». В конечном счете, то, что обвиняемые высказывали сомнения в проводимой политике — признание в этом Вышинский вытянул из обвиняемых — вполне правдоподобно. Было бы более странным, если бы эти сильные, независимо мыслящие бывшие оппозиционеры горячо и без критики приняли позицию Сталина после своего возвращения в партию. Все же целью судебного процесса являлось не желание услышать правду, а необходимость придать обвинениям в преступлениях правдоподобную форму, обрамляя их частичной правдой. Приговор был вынесен до начала судебного процесса. За исключением Сокольникова, Радека и Арнольда, который получили по 10 лет тюремного заключения, и Строилова, который получил 8 лет, — все осужденные были расстреляны. Сокольников и Радек позже были убиты в тюрьме.

В последний день заседания суда Московский комитет партии и профсоюзы провели массовый митинг, на котором был зачитан приговор. Тысячи рабочих собрались на Красной площади, чтобы услышать речь первого секретаря Московского городского комитета партии Н. С. Хрущева и выступления представителей заводов. Хрущев прямо обратился к рабочим: «Троцкисты хотели уничтожить семичасовой рабочий день, уничтожить великие наши права на труд, отдых, образование, возродить ужасы безработицы, от которых избавлены победой социализма трудящиеся нашей страны». Под оглушительные аплодисменты он резюмировал обвинения: «Они устраивали взрывы на предприятиях, они шпионили для фашистских разведок, они убивали и отравляли рабочих и красноармейцев, взрослых и детей. Они пускали под откос поезда с нашими славными красноармейцами, разрушали транспорт, получая за это деньги от японской контрразведки… Поднимая руку на товарища Сталина, они поднимали ее против всего лучшего, что имеет человечество, потому что Сталин — лучшая надежда, это чаяние, это маяк всего передового и прогрессивного человечества. Сталин — это наше знамя, Сталин — это наша воля, Сталин — это наша победа». Под одобрительные возгласы рабочих оркестр заиграл «Интернационал». Другой выступавший попросил рабочих высказать одобрение по поводу приговора — поднялись тысячи рук. Он зачитал: «Трудящиеся Москвы вместе со всем многомиллионным народом нашей великой социалистической родины приветствуют и полностью одобряют революционный приговор Военной коллегии Верховного Суда Союза Советских республик[34] над фашистской бандой изменников родины». Как и на общезаводских собраниях в августе, целью митинга было добиться понимания рабочими смысла этого процесса и получить у них поддержку приговора.

Февральско-мартовский пленум 1937 года

Меньше чем через месяц после завершения процесса, в период с 22 февраля по 7 марта 1937 состоялся пленум Центрального Комитета партии. Многие историки признают пленум поворотным в политике террора, несмотря на то, что в течение многих лет о работе пленума было известно только по сплетням и слухам. Редакторы журнала «Вопросы истории» отмечают, что «на февральско-мартовском пленуме был дан сигнал к новой волне массовых репрессий». Д. А Гетти. и О. Наумов считают, что пленум перенаправил репрессии с низового уровня партии на ее региональных руководителей. Некоторые историки, проанализировав работу пленума, сосредоточили свой интерес в основном на судьбах Бухарина и Рыкова. Однако пленум был действом, богатым событиями, трудным для понимания. «Новая волна массовых репрессий» была вызвана не только арестом Бухарина и Рыкова. Более важным было то, что на пленуме был сделан новый, беспрецедентный акцент на понятии «демократия». Некоторые основные докладчики, включая Сталина и А. А. Жданова — секретаря ЦК, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), подчеркивали необходимость тайного голосования кандидатур, выдвигаемых на посты в партии, в органах государственной власти и профсоюзах. Они резко критиковали политическую культуру, которая становилась все более консервативной и бюрократической, подчеркивая необходимость возродить руководящие институты снизу. Таким образом, пленум, задачей которого было обеспечить будущие исключения из партии, распахнул двери для молниеносной мобилизации масс.