Книга Нарушенное обещание - Стефани Лондон

В конце концов, многие мужчины выбирали холостяцкий образ жизни, и он вполне мог последовать их примеру. Но кого он обманывал? Он любил Элис, любил ее с тех пор, как себя помнит. В детстве между ними всегда существовала особая связь. Он присматривал за Элис, когда ее родители допоздна задерживались на работе, и наблюдал, как она отрабатывает танцевальные номера в гостиной дома Джонсонов. Но всегда был настороже, чтобы Рич не застал его врасплох.

Рич… Они были лучшими друзьями с детского сада, а теперь брат Элис совсем перестал ему доверять. В свое время Колу стоило откровенно рассказать Ричу о своих чувствах к Элис, искать его поддержки, а не спать с ней тайно. Теперь Кол потерял их обоих — людей, заменивших ему семью.

Черный костюм Кола висел на спинке стула у обеденного стола вместе со свежей черной рубашкой и черным галстуком. Кол изнемогал от зноя, но твердая приверженность традициям не позволяла явиться на похороны в чем-то кроме черного… даже если он и не оплакивал покойного.

— Доброе утро. — Из спальни показалась Элис, ее растрепанные волосы стояли торчком, создавая вокруг головы подобие львиной гривы.

На ней красовалась одна из его футболок, которая мягко льнула к телу, скрывая всю восхитительную фигуру, кроме стройных ног балерины. У Кола перехватило дыхание. Он хотел признаться Элис в своих чувствах, но в этом не было ни малейшего смысла. Сжимая ее в объятиях прошлой ночью, Кол понимал, что этому скоро придет конец. Ему следовало быть жестким — ради ее же блага. Связывавшие их незримые узы требовалось разрубить, и у Кола было достаточно сил, чтобы сделать это.

— Мне пора домой, — сказала Элис, прислоняясь к дивану напротив.

Что ж, все предельно ясно — она упрощала ему задачу. Кол должен был чувствовать облегчение, но ее слова с невыносимой остротой пронзили ему сердце.

— Хорошо.

— Я ведь не могу пойти на похороны в этой футболке, ведь правда? — мягко улыбнулась Элис.

Он ушам своим не поверил.

— Что?

— Похороны твоего отца. — Нахмурившись, она склонила голову. — Мне казалось, они сегодня.

— Да, сегодня, но я не думал, что ты пойдешь.

— Я была бы не самым лучшим другом, если бы бросила тебя одного в такой момент, не так ли?

«Другом». С уст Кола чуть не слетел горький смешок. Ну конечно, Элис хотела утешить его по-дружески… не более того.

— Я не хочу, чтобы ты шла на похороны.

— Почему нет? — Она уперла руки в бедра.

— Он не заслужил твоего появления там, Элли. — Кол встал и подошел к стулу с висевшей на нем одеждой.

— Я иду туда не ради него. Я иду туда ради тебя.

Кол накинул рубашку и застегнул пуговицы. Потом натянул брюки от костюма — и тут же почувствовал себя стесненно. Он ненавидел носить костюм с галстуком, это сковывало его, будто подчиняло чужому контролю. Но сегодня Кол независимо от костюма чувствовал себя неловко.

— Я сказала, что иду туда ради тебя, Кол, — повторила Элис. — Ты мне небезразличен.

Кол замер и поднял взгляд на Элис, ища на ее лице какой-нибудь признак того, что она вот-вот откроется ему. Она, казалось, хотела что-то сказать, но потом передумала.

— Я небезразличен тебе как кто? Как брат, друг?..

Она тяжело задышала, но так ничего и не ответила. А Кола в который раз посетило стойкое ощущение дежавю: он просил Элис откровенно сказать, что она к нему чувствует, но она лишь отмалчивалась.

— Как кто? Мне нужно знать.

— Ну почему ты так настаиваешь на этом, Кол? — Элис покачала головой, отворачиваясь от него. — Ты знаешь, мне не лучшим образом даются все эти объяснения.

— Потому что я имею право знать. — Кол сглотнул, и слова вдруг полились сами собой, будто что-то сломалось у него внутри, и все, что он когда-либо чувствовал, хлынуло с его уст неудержимым потоком. — Я люблю тебя, Элли, и не могу больше мучиться сомнениями, не зная, любишь ли ты меня или нет.

Элис повернулась к нему, ее лицо побледнело, и Кол впервые в жизни заметил, как ее прекрасные черты исказила мука. Он наконец-то увидел ее настоящую, но спустя мгновение ее лицо снова стало бесстрастным.

— Я люблю тебя как друга, Кол. Это все, что я могу дать, и я не хочу обещать тебе большего.

Он взял галстук и, накинув на шею, затянул его, будто петлю. Что ж, по крайней мере, теперь он знал, что может по-прежнему жить своей собственной жизнью и навсегда вычеркнуть из нее семью Джонсон.

— Тебе лучше уйти прямо сейчас.

— Кол…

— Я вызову тебе такси.

Кол наклонился, чтобы надеть темные носки и сунуть ноги в дорогие кожаные ботинки, которые почти никогда не носил. Какое-то время Элис еще молча стояла у дивана, словно протестуя. Но, как обычно, никаких слов не последовало. Элис еще не покинула его номер, а невыносимое ощущение, что он потерял ее, уже прожгло Колу грудь. Похоже, сегодня у него все-таки будет повод для скорби.

Он выпрямился, поправляя манжеты рубашки и краешком глаза наблюдая за Элис. Ему показалось, или у нее на глаза навернулись слезы? Нет, это было решительно невозможно. Элис Джонсон никогда не плакала.

Выйдя из такси, Элис уже вовсю кипела от злости. После того как первоначальный шок от признания Кола прошел, Элис буквально затрясло от ярости. Кол ведь прекрасно знал, как ее воспитывали — он был рядом большую часть ее детства! Неужели не понимал, как опасно выплескивать эмоции, выставлять их напоказ всему миру? Разве не по этой самой причине с ним так ужасно обращался собственный отец… потому что просто не умел сдерживать эмоции?

Поднимаясь по ступеням к двери, Элис ругалась сквозь зубы. И о чем он только думал, когда признавался ей в любви? Она распахнула дверь и раздраженно фыркнула.

— Элли?

Из глубины дома раздался голос ее матери, и нос приятно защекотал аппетитный запах выпечки. Аромат просто пригвоздил Элис к месту — он частенько наполнял дом много-много лет назад. Анзак — в детстве Элис лакомилась этими золотистыми овсяными печеньками в сахарном сиропе, которые пекла ее мать.

— Мама? Что происходит?

Заглянув на кухню, Элис обнаружила мать стоящей у раковины в бело-розовом полосатом фартуке. Ее волосы были стянуты в хвост, а глаза не наливались кровью, как обычно, а казались ясными и чистыми.

— Знаю, обычно мы ходим в кафе на наш еженедельный утренний чай, но мне вдруг захотелось самой что-нибудь испечь. — Голос матери звучал мягко, обнадеживающе.

— Здорово! Всегда любила это печенье. — Элис положила сумку на столешницу и уселась.

— Чаю? — Мать взяла чайник, и Элис кивнула.

— С чего это тебе захотелось готовить? — Что-то определенно изменилось. Вот уже много лет мать ничего не пекла. А не улыбалась и вовсе целую вечность.