Книга Юрий Никулин - Иева Пожарская

Акробатику в студии вел Николай Степанов, сам опытный акробат, начавший тренировать артистов и преподавать еще до войны, после серьезной травмы, полученной на манеже. Юре приходилось на его занятиях трудно, потому что акробатика требует физически развитого тела и начинать заниматься ею надо с детства. Он же в свои 25 лет только-только начал осваивать первые акробатические упражнения. Да и рост подкачал — все же высокому, худому человеку намного сложнее крутиться в воздухе. Тем не менее Юра отличался прилежанием, и Степанов иногда даже ставил его в пример. Он говорил — вот, мол, какой нескладный, долговязый, а освоил кульбит, фордерш-прунг или еще какой-нибудь акробатический трюк. А когда Степанов хотел кому-то из студийцев указать, что тот работает явно ниже своих возможностей, то после короткого выговора обязательно добавлял: «Смотри, даже Никулин делает это хорошо, а ты…»

На уроках акробатики Юра научился хотя и примитивно, но достаточно четко делать каскады и почувствовал, как у него окрепли руки, шире стали плечи. На лонже он мог даже сделать передний и задний сальто-мортале. Но он заметил: за секунду перед прыжком у него в голове возникает очень вредная мысль: «А может быть, не прыгать?» Это самое страшное перед выполнением трюка — раздумывать, делать его или не делать. Думать так — верный путь к травме, и в итоге Юра прыгать перестал.

На уроках техники речи студийцев учили смеяться. Смех всегда заразителен, если только это настоящий смех, а не подделка. Преподаватели рассказывали об использовании смеха в номерах. Можно смеяться так, как это делали знаменитые артисты цирка Бим и Бом. У них, например, целый номер строился на смехе. Сначала начинал беспричинно смеяться Бом и заражал своим смехом Бима. Публика, видя покатывающихся от смеха клоунов, тоже не могла удержаться, и тогда в зрительном зале возникал всеобщий хохот. Юре занятия по технике смеха давались с трудом. Смех у него выходил неестественным, неискренним. Возможно, ничего не получалось потому, что он считал — клоун не должен смеяться сам. И для себя уже решил: «Когда буду работать на манеже, пусть публика смеется надо мной, а я постараюсь сохранить невозмутимый вид». Идеалом для Юры был популярный американский «комик без улыбки» Бастер Китон, фильмы с участием которого он специально смотрел как учебный материал.

Большое впечатление произвел на Юру рассказ Дмитрия Сергеевича Альперова о клоуне Киссо, работавшем до революции в Киеве. Киссо выходил из-за форганга — занавеса в проходе — на манеж и шел мимо специально выстроенной шеренги униформистов, внимательно их осматривая, и останавливал свой взгляд на последнем — маленьком и толстеньком. И вдруг хихикал от того, что видел перед собой такого смешного человека. Киссо, как бы стесняясь своего смеха, отворачивался в сторону, а потом, не выдерживая, вновь смотрел на этого униформиста и тут же снова прыскал от смеха. Униформист делал вид, что не обращает внимания на клоуна. А Киссо смеялся все сильнее, и публика вслед за ним тоже начинала хохотать.

Смеется публика, все громче и громче хохочет Киссо. Возникал такой заразительный смех, что никто уже не мог удержаться. Смеялись над Киссо. Смеялись вместе с Киссо. Смеялись над униформистом. Хохотали потому уже, что кто-то рядом сидящий смешно смеется. Иногда Киссо выжидал момент, когда публика переставала смеяться, и снова, краем глаза взглянув на униформиста, будто нехотя заливался смехом. Зрители за ним — тоже.

В финале, обессилев от смеха, Киссо падал на опилки, как бы теряя сознание. Его клали на носилки и уносили с манежа. Когда его проносили мимо толстенького униформиста, Киссо приподнимал голову, пристально смотрел на него, тонким голосом издавал протяжное «и-и-и…» — и падал в изнеможении на носилки.

Это был труднейший номер, требующий большого физического напряжения.

Дмитрий Сергеевич Альперов рассказывал о Киссо со всеми подробностями. На одном из выступлений, когда Киссо, блистательно исполняя свой коронный номер, довел зал до исступленного хохота, он, как всегда, упал на ковер. Его положили на носилки и понесли за кулисы. В тот момент, когда требовалось приподнять голову и увидеть смешного униформиста, Киссо почему-то этого не сделал. Всё стало ясно только за кулисами: клоун умер…

День 8755-й день. 15 декабря 1946 года

Спустя пару месяцев учебы студийцев начали занимать на представлениях в парадах-прологах и в подсадках. Первой подсадкой для всех студийцев и Юры, в том числе, стала клоунада «Шапки», которую исполняли клоуны Демаш и Мозель, старые цирковые артисты, выступавшие порознь на арене еще с 1905 года. Дуэт они составили уже после революции, в 1924 году. Это была одна из лучших клоунских пар в стране. Они неоднократно работали по целому сезону в Москве, Ленинграде, Одессе, Киеве. А когда клоуна приглашают на сезон в такие крупные города — это значит, что класс его работы действительно высочайший. Демаш и Мозель раз в два-три месяца полностью меняли свой репертуар, постоянно придумывая и создавая новые клоунады.

Не отказывались они и от старых реприз. К примеру, на детских утренниках они показывали старинную клоунаду «Кресло». Демаш изображал кресло, накрывшись для этого специальным чехлом. Кресло чихало, падало, кусало Мозеля за палец. Дети от восторга визжали.

Обычно Демаш и Мозель появлялись на арене следующим образом. Первым на манеж выходил Демаш и восклицал:

— А где мой партнер?! Он опять опаздывает?

И тогда с криком «полундра!» из противоположного прохода появлялся Мозель. Видя веселое лицо кругленького, толстенького, добродушного человечка с голубыми глазами, с рыжими волосами, в маленькой шляпке, надетой набекрень, и в огромных ботинках, публика сразу же смеялась. А потом уже и не могла остановиться — настолько блистательно работали Демаш и Мозель.

Они уже были далеко не молоды, когда Никулин, учащийся цирковой студии, впервые увидел их за работой, но по характеру они как будто оставались детьми. Из воспоминаний

Юрия Никулина: «Сегодня за кулисами страшно ругались и спорили клоуны Демаш и Мозель (по афише Жак и Мориц). Они долго выясняли, кто из них придумал при выходе Мозеля на манеж кричать "полундра!". Мы, ученики цирковой студии, артисты, униформисты, присутствуя при их споре, смеялись, а они чуть не подрались».

В клоунаде «Шапки», где Никулину предстояло быть подсадкой, у зрителя, сидящего в первом ряду и державшего свою кепку в руках, клоуны брали эту кепку, начинали из-за нее спорить, вырывать ее друг у друга и в пылу спора в какой-то момент неожиданно отрывали от кепки козырек. Зритель, — а он конечно же был подсадкой, — пока клоуны ругались и рвали кепку друг у друга из рук, очень переживал и нервничал, что публике всегда нравилось. Правда, в конце клоунады выяснялось, что кепка цела, а артисты разодрали другую. Подмены кепок никто в публике не замечал.

Юра очень волновался из-за этой первой в его жизни подсадки. Дома долго размышлял, как же сделать, чтобы всё выглядело естественным. Всё думал, прикидывал… Решил взять с собой книгу, которая «случайно», когда у него будут отбирать кепку, упадет на пол… Во время клоунады волновался, но сделал все правильно, и зрители смеялись. В антракте за кулисами к Юре подошла жена Мозеля и сказала: