Книга Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - Владимир Мелентьев

И в завершение, конечно же, все были крайне возмущены, что Москва была оставлена без единого выстрела.

Однако жизнь шла своим чередом, и вскоре на смену событиям бородинским стали приходить слухи о событиях тарутинских.

Оживленно обсуждалась отчаянная выходка казачьего подполковника Сысоева, гонявшегося с нагайкой за Мюратом. Случай сей немало позабавил и самого Барклая. Ведь речь шла о короле Неаполитанском, маршале Франции, бессменном начальнике авангарда Наполеона, столь настойчиво преследовавшем Барклая от Немана до Москвы!

Дело же обстояло так. Находясь в составе аванпоста 1-й армии, Сысоев заметил кавалькаду французов и выделяющуюся среди всех расфуфыренную фигуру. Персона сия отделилась чуть ли не на версту от остальных всадников и нахально рассматривала в зрительную трубу казачий разъезд, не обращая ни малейшего внимания на негодующие крики казаков (энергично использовавших для этого весь набор русских ругательств).

Не выдержав столь непочтительного отношения к русскому языку, Сысоев, вскочив на коня, помчался к ничего не подозревавшему нахалу (коим оказался Мюрат) с одной лишь нагайкой в руке.

Оторопевший Мюрат во всю прыть пустился наутек. Зрелище было потрясающим. Преследуемый Мюрат в великолепном королевском одеянии: в парадном расшитом золотом маршальском мундире со всеми регалиями, в треуголке, с огромными, развевающимися на ветру перьями, на богато убранном белом коне в аллюре мчался к своим. За ним в простой казачьей куртке, стоя в стременах, с замахнувшись над королевской спиной нагайкой мчался Сысоев.

Сколько ни смеялись над сим происшествием в армии и в цивильных кругах, приносить извинения опростоволосившемуся королю и маршалу Франции пришлось командующему 1-й Западной армией Барклаю. Многие при этом были не согласны, утверждая, что бывший трактирный (по-русски половой) Иоахим Мюрат в жизни своей видывал и не такое! Другие же, наоборот, относились к Мюрату благосклонно, утверждая, что именно он позволил арьергарду Милорадовича спокойно покинуть Москву. Словом, приносить извинения Мюрату Барклай поручил такому же франту — югославу Михаилу Милорадовичу (ухитрявшемуся повязывать на шею по четыре разноцветных шарфа).

Среди слухов и пересудов были и такие, в коих охаивались Кутузов и Барклай. Что ни говори, а оставление Москвы без боя нанесло душевную рану россиянам.

И вдруг снова как снег на голову! Полная отставка Барклая с увольнением его от армии. Что же в те дни происходило в действующей армии? Что за новый удар уготовила судьба человеку, казалось бы, уже вполне испившему горькую чашу невзгод, огорчений и разочарований?

Тарутинские же «баталии» были таковы. Встав здесь лагерем, русская армия энергично готовилась к решительному контрнаступлению. В Тарутино шли и шли маршевые колонны новобранцев, подтягивались силы с юга страны. Армия пополнялась оружием, запасами и транспортом. Время работало на Кутузова, который своей «мудрой деятельной бездеятельностью» старался как можно дольше задержать Наполеона на московском пожарище.

Между тем оппонентов у Кутузова оказалось предостаточно: от английского посланника сэра Роберта Вильсона, желавшего «убедительной победы над Наполеоном кровью последнего русского солдата», до начальника штаба 1-й Западной армии генерала Ермолова (не очень жаловавшего нового главнокомандующего, особенно после проведенной им реорганизации армии).

Дело в том, что ввиду большого расстройства, то есть боевых потерь в Бородинском сражении, для поддержания должной боевой способности Кутузов объединил 1-ю и 2-ю армии в одну. При том, находясь со своим штабом в Тарутино, он стал практически командовать ею в обход Барклая и его штаба, что не могло не сказаться как на педантичном Барклае де Толли, так и на честолюбивом начальнике штаба Ермолове.

Были и другие причины встать в ряды оппозиционеров. Много нареканий вызывала деятельность начальника штаба главнокомандующего генерала Беннигсена, исполнявшего обязанности свои далеко не лучшим образом. Часто случалось, что войска двигались «не зная куда», а по прибытии на место не знали, где и как им разместиться. Служба военных сообщений с организацией движения на дорогах не справлялась. Нередко приказания от имени Кутузова отдавались противоречивые. Словом, повторялось все то, что демонстрировал тот же Беннигсен еще в кампании 1807 года.

Досадуя на происходящее, Барклай лично вручил Кутузову малоприятный для него рапорт, в коем говорилось: «Ваша светлость, Вы начальствуете и отдаете приказания, но генерал Беннигсен и все те, которые Вас окружают, также дают приказания и отделяют по своему произволу отряды войск, так что тот, кто носит название главнокомандующего, и его штаб не имеют об этом никаких сведений до такой степени, что в последнее время я должен был за получением сведений о различных войсках, которые были отделены от 1-й армии, обратиться к Вашему дежурному генералу, но и он сам ничего не знал».

В оппозиции к Кутузову оказались не только те, кто не мог согласиться с потерей Москвы, но и те, кто считал тарутинский маневр не идеальным (среди них был и Барклай де Толли). Особенно «гадил» главнокомандующему начальник штаба Беннигсен, посылавший в главную квартиру императора различные доносы.

Что же касается Барклая, то надо добавить к сказанному, что его болезнь к тому времени еще более обострилась, в нравственном же состоянии наступил кризис. Было получено официальное сообщение Сената об отстранении его от министерского поста. Справедливости ради надо заметить, что Михаил Богданович сам давно ждал этого. Однако вряд ли можно было сомневаться в том, что исполнение им министерского поста принесло много пользы отечеству! Между тем указ Сената и рескрипт царя устанавливали лишь сам факт увольнения его от должности, без единого слова признательности.

Дошли до Барклая и сведения о донесении Кутузова царю об оставлении Москвы, в коем говорилось: «Ваше императорское Величество, согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска и с тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал». Разумеется, с последней фразой согласиться было невозможно, поскольку это противоречило результатам Бородинской битвы.

Все это вынудило Михаила Богдановича обратиться с рапортом об увольнении его от должности по руководству 1-й Западной армией.[73] Просьба его была удовлетворена. (Любопытно, что когда обиженный полководец подал рапорт главнокомандующему об отставке и получил на него согласие, шел сотый день войны. О ста днях Наполеона написана уйма книг. О ста днях Барклая де Толли — ничего.)

В донесении М. И. Кутузова царю (столь взволновавшем столицу и общественность) говорилось: «Главнокомандующий первой армией генерал от инфантерии Барклай де Толли, изъясняя в рапорте… увеличившуюся в нем болезнь, просил об увольнении его от исполняемой им должности. Уважая сие обстоятельство, я склонился на сию его просьбу и принял все обязанности по должности его на себя до тех пор, пока Вашему Императорскому Величеству благоугодно будет назвать для первой армии главнокомандующего».