Книга О чем говорят президенты? Секреты первых лиц - Вячеслав Кеворков

Политическая и человеческая мотивации позиции Гельмута Шмидта, совсем молодым человеком участвовавшим в тяжелейшей кампании против России, были ему понятны. Брежнев рассказывал, в частности, что как-то в разговоре Шмидт гипотетически предположил, что он и Брежнев могли стрелять друг в друга. Мысль о том, что Генеральный секретарь ЦК КПСС мог стрелять в канцлера ФРГ, либо быть застреленным его пулей, настолько поразила Брежнева, что, по его признанию, он готов был расплакаться от отчаяния.

Особенно же часто в рассказах о визите в Германию Брежнев возвращался к своей встрече со Штраусом. И всякий раз, как это часто происходит с пожилыми людьми, история дополнялась новыми красками и подробностями, хотя суть оставалась неизменно. Уже сформировавшаяся версия в последних пересказах Брежнева выглядела примерно так.

Во время одной из встреч по окончании деловой части разговора, Брежнев и Штраус вышли на улицу, и тут баварец, как бы на прощанье сказал:

— Господин Генеральный секретарь, может быть, я не слишком хороший политик, поскольку часто был близок к цели, но ни разу ее не достиг, оставаясь вечно вторым. Но, поверьте, я неплохой историк, а потому вот о чем хочу вам напомнить: в те времена, когда Россия и Германия были вместе, в Европе неизменно царили мир и порядок. Стоило им вступить в междоусобицу, и в Европе начинался полный хаос. Так было и так будет.

Брежнев, наоборот, был удачливым политиком и никудышным историком. Потому даже столь популярно-поверхностный анализ российско-германских отношений потряс его воображение. Это высказывание Штрауса он позже цитировал много раз по разным поводам и в первую очередь как подтверждение верности выбранного им курса на сближение СССР и ФРГ.

Внутриполитический резонанс визита Брежнева в ФРГ свелся к развертыванию новой кампании его возвеличивания у нас в стране. Соперничество льстецов, как известно, не знает границ, а потому чаще всего приводит к абсурду.

В окружении Брежнева были люди, которые в силу обязанностей либо добровольно занимались подсчетом того, кто и сколько раз в своей речи поминал — понятно, комплиментарно — имя Генерального секретаря. После чего составлялась сравнительно-статистическая таблица, по которой можно было, опираясь на цифры, судить о степени верноподданничества.

Все высокопоставленные чины прекрасно осознавали комичность своего положения, однако выступать против или подсмеиваться над чудачествами и слабостями стареющего автократа позволяли себе немногие, да и то лишь наедине с собой и к тому же негромко…

Андропов не был исключением, и его несогласие находило выход в лучшем случае в форме косвенного недовольства некоторыми существовавшими при Брежневе порядками.

Аскет по натуре и образу жизни, он никак не мог, например, смириться с распространившимся при Брежневе ритуалом мужских затяжных поцелуев в губы при официальных встречах и проводах.

Однако все это не выходило за рамки брюзжания в кругу доверенных людей — и не больше.

Андропов мог рекомендовать Брежневу изменить внешнеполитический курс в отношении Америки, Германии, даже Израиля, но и он никогда не осмелился бы советовать ему отменить целовальную процедуру. Поцелуи — несомненно область интимная и вторгаться в нее не было разрешено никому. На сей раз, однако, судьба не осталась безразличной к привычному для политиков расхождению между словом и делом.

Мне довелось быть свидетелем, как она наказала Андропова за это дважды в один вечер.

Если бы судьба всегда была так бдительна, по крайней мере к тем, кто нами правит, мир наверняка выглядел много лучше, чем сегодня.

А дело было так.

Однажды перед очередной моей поездкой в Германию Андропов пожелал обсудить со мной ряд проблем, связанных с ФРГ, причем местом встречи на сей раз он выбрал не кабинет, а служебную квартиру, что случалось крайне редко.

Я прибыл за 5 минут до назначенного времени. Хозяйка любезно пригласила меня в гостиную и сообщила, что «сейчас позвонили из машины и просили передать «гостю», что Юрий Владимирович несколько задерживается в аэропорту Внуково-2, где встречает делегацию. Чтобы не было скучно коротать время, хозяйка предложила мне кресло, принесла чай и включила телевизор.

То было время, когда в Москву по разным юбилейным поводам регулярно слетались руководители братских компартий, и каждому члену Политбюро предписывалось встречать тех, с кем он ранее или в настоящее время поддерживал наиболее тесные отношения. Именно по этой логике Андропову всегда выпадали руководители соцстран.

Если память мне не изменяет, в тот вечер в Москву прибыл глава правительственной делегации Монголии. Андропов приехал минут через 30. По голосу, донесшемуся из прихожей, уже было ясно, что хозяин находится в дурном настроении и не собирается скрывать причин, выведших его из себя. Едва мы поздоровались, как он, еще стоя, разразился длинной тирадой.

— Это же надо себе представить! Выходит из самолета совершенно больной человек, из носу капает, глаза слезятся, весь в поту, и тут же целоваться лезет! Ну, извинись, скажи, что болен… Да и вообще, за каким дьяволом нужно мужчинам лобызать друг друга! За всю жизнь я не перецеловал столько женщин, сколько за эти дни мужиков. Вот уж поистине отвратительное зрелище…

Заговорили о деле, и Андропов невольно отключился от раздражавшей его темы, а когда подали чай, даже пошутил по поводу щедрости хозяйки, не пожалевшей для него сахара. Но тут-то все и произошло.

За чаем, как всегда ровно в 21 час последовали телевизионные новости, первой темой которых был приезд в Москву представителей братских коммунистических партий и встреча с некоторыми из них Генерального секретаря ЦК КПСС. Сюжет был не нов, но всегда торжественен. В золоченом кремлевском зале послушно, как пионеры, выстроились в одну шеренгу члены Политбюро. В этом варианте Андропову не за кого было спрятаться, хотя и удалось значительно сместиться вправо от почетной середины.

Но вот Брежнев двинулся вдоль шеренги навстречу гостю, который оказался проворнее хозяина, вследствие чего встреча их произошла не в центре, как запланировано, а правее, и по иронии судьбы прямо перед Андроповым. Руководители замерли в объятиях друг друга. Там же замерли и телекамеры, невыносимо долго держа картинку с бесконечным театральным поцелуем. И все это на фоне счастливо улыбающегося и непрерывно аплодирующего Андропова.

Присутствие двух Андроповых— скептически осуждающего и лучезарно-аплодирующего по одному и тому же поводу — было слишком для одной гостиной.

— Черт знает что, — не выдержал он, встал и выдернул вилку телевизора из розетки. Наступила тягостная пауза. Мы с трудом завершили деловую часть разговора и скоро разошлись. Андропов уезжал в еще более подавленном настроении, чем прибыл.

Второе наказание последовало через три дня, когда он слег с тяжелейшим гриппом, из которого долго и не без потерь мучительно выкарабкивался.

Выключить телевизор и заразиться гриппом — вот все, что в ту пору мог позволить себе человек, которому предстояло сменить Брежнева на посту главы государства.