Книга Институтки. Тайны жизни воспитанниц - Надежда Лухманова

Девочкам пятого класса был сделан допрос, результатом которого было только то, что слух о пропавшей ложке распространился по всему институту и встревожил всех, кто знал об участи злополучной ложки. Классные дамы объявили во всех классах, что в шкапиках и партах будет сделан обыск.

– Возьми ложку, Лисицына, и подсунь ее как-нибудь обратно на стол, – попросила Петрова, вымыв ложку и отдавая ее назад.

– Нет, душка, я боюсь; как стану класть на стол, меня и поймают.

– Так брось ее в такое место, где ее никто не найдет, – советовала Евграфова, – мы не выдадим.

– Уж если вы не хотите сознаваться, что взяли ложку, то покайтесь Богу в вашем поступке, а на ложку навяжите билетик «для бедных» и спустите из окна прямо на улицу.

– Блаженная Салопиха, ты сперва сотвори чудо, чтобы у нас была улица под окнами, ведь у нас со всех сторон сад да дворы, ложка непременно упадет на кого-нибудь из учителей и пробьет ему с благотворительной целью голову!

– Вы всегда, Франк, обо всем спорите, – покорно отвечала Салопова, – если бы вы больше верили, то поступали бы не рассуждая, а полагаясь во всем на Провидение.

– Слушай, Лисичка, – предлагала маленькая Иванова, – возьми ты эту ложку, спрячь ее в карман, а затем в первую же перемену лети вниз, в столовую, клади ее на ближайший стол и удирай назад; ведь в перемену в столовой не бывает ни души.

– Знаешь, душка, я так и сделаю, – и Лисицына сунула ложку в карман.

– Вы помните, Лисицына, – снова вступилась Салопова, – что вы все-таки украли ложку?

– Как украла? Ты с ума сошла! Я ее взяла, потому что нам нечем было есть варенье, мы так и решили – подержать ее и отдать.

Вид на сад Павловского института с верхнего этажа здания

– Да ведь ложка серебряная, она, говорят, очень дорого стоит, за нее, вы знаете, солдата могли сослать в Сибирь.

– Это ты теперь пугаешь меня, противная Салопиха, отчего же ты раньше не говорила ничего?

– А разве я знала, что вы возьмете со стола ложку?

– Медамочки, не ссорьтесь, – умоляла Петрова, – и не говорите таких страстей. Мы с Лисичкой будем целый месяц бить по пяти поклонов утром и вечером.

Бедная Маня Лисицына сидела весь первый урок с ложкой в кармане, и ей было так тяжело, как если бы у нее там была пудовая гиря. В первую же перемену, как только все выбежали из класса в коридор, она улучила минутку и, бормоча: «Помяни, Господи, Царя Давида и всю кротость его», бросилась по боковой лестнице вниз. Благополучно достигнув столовой, она вошла на порог громадной пустой комнаты. Внезапно на другом конце нижнего коридора скрипнула дверь бельевой комнаты, и из нее показалась Корова. Лисицына выхватила ложку из кармана и бросила ее прямо на пол, но вместе с ложкой выкинула из кармана и свой носовой платок, затем накинула на голову белый передник и понеслась, как дикий жеребенок, обратно по лестнице, взбежала в самый верхний этаж, в пустой дортуар, и моментально легла под далекую кровать. Сердце ее билось, в висках стучало, а губы все шептали: «Помяни, Господи, Царя Давида и всю кротость его». Корова, как старый боевой конь, заслышавший звуки трубы, помчалась тоже к столовой и, к ужасу своему, увидела лежащую на пороге ложку и носовой платок. Она схватила все на лету, как коршун хватает добычу, и помчалась тоже на лестницу за девочкой. Верной уликой был номер на носовом платке и мелькнувшее зеленое платье.

Лисицына, отлежавшись минуту, выползла из-под кровати, оправила волосы, передник, выпила в умывальной воды и тихонько, скромно вышла по коридору на церковную площадку, положила на паперти пять поклонов, спустилась по парадной лестнице прямо в класс и на последней ступеньке лицом к лицу столкнулась с Коровой. Девочка остановилась, вся бледная, а Корова глядела на нее глазами сыщика.

– Это вы украли ложку и потом подбросили ее в столовую? – грубо спросила она.

Девочка отшатнулась.

– Нет, mademoiselle, я ничего не знаю, какая ложка? Я ходила в дортуар вымыть руки, – лепетала девочка.

– Вы просили позволения у m-lle Нот идти мыть руки?

– Нет, m-lle, я не просила, я сама…

– А зачем вы накинули передник на голову, когда меня увидели, а это что? – Корова показала ей носовой платок с меткой № 141.

Лисицына едва стояла на ногах.

– Я не знаю, m-lle, право, не знаю, может быть, это я потеряла платок…

Корова схватила девочку за руку и потащила в класс. Второй класс, знавший уже об истории, как испуганное стадо столпился в конце комнаты за партами. Все притихли, когда отворилась дверь и Корова втащила дрожащую и бледную Лисицыну.

– Mesdemoiselles, таких поступков, какими отличается ваш класс, еще никогда не было в стенах института, вы просто не девицы, а разбойники: каждый день у вас истории, грубости, самые непростительные шалости, а теперь, наконец, преступление – воровство! Мне даже страшно сказать это слово: среди вас, христианок и благородных девиц, есть вор! Вот он! – И она тряхнула Лисицыну за руку. – Из столовой, с чужого стола, она крадет серебряную ложку! В краже этой заподозрили несчастного солдата, решили вычитать из его скудного жалованья стоимость ложки. В зачерствелом сердце этой преступницы не шевельнулось раскаяние, она не решилась сознаться, хотя вы все знали, что пропавшую ложку ищут, об этом в каждом классе сообщали ваши добрые классные дамы. Теперь, движимая не раскаянием, а страхом обыска, она подкинула ложку в столовую и думала избежать наказания. Но Отец Небесный не допустил этого, он уличил нераскаявшуюся грешницу, она сама своей рукой вместе с ложкой вытащила улику своего преступления – платок с меткой, вот он, номер сто сорок один! – Корова трясла в воздухе белым носовым платком с пятнами чернил по всем четырем уголкам – им украдкою вытиралось перо. – Если бы я доложила Maman, то Лисицыну выгнали бы из института, да, выгнали бы с позором, потому что такие преступления поощрять нельзя. Я пощажу Maman, мне стыдно сказать ей: Maman, у нас в институте, среди любимых вами девочек, есть воровка!

Корова закрыла лицо руками. Салопова, Петрова и маленькая Иванова рыдали. Чиркова безучастно сидела на задней парте и с улыбкой глядела на эту сцену; на лице Франк, Шкот, Чернушки и нескольких других появилось недоброе выражение, сознание жестокости и несправедливости закрадывалось в их сердца; девочки были близки к явному возмущению.

– Я сама примерно накажу вас, m-lle Лисицына, подайте мне лист бумаги! – приказала Корова.

Ей подали чистый лист, она оторвала от него четвертушку и крупными буквами написала: «Воровка».

– Mademoiselle Лисицына, я вас спрашиваю, и помните, что Господь Бог слышит ваш ответ. Вы унесли ложку из столовой?

– Да, я унесла, нам нечем было есть варенье, я не знала, что она серебряная, что она дорогая.