Книга Сальватор. Том 2 - Александр Дюма

Он бродил по бульвару как человек, вынужденный из серьезных соображений предпринять эту ночную прогулку, и пристально разглядывал все, что попадалось ему на пути Незнакомец то и дело озирался по сторонам, задирал голову вверх, оглядывался и, в отличие от друга Пьеро, избегал редкие уголки, куда пробивался лунный свет.

С первого взгляда было чрезвычайно сложно определить, к какому классу общества принадлежит этот человек Однако стоило понаблюдать за его походкой, жестами, проследить за его бесцельным хождением по аллее, присмотреться к тому, с каким пристальным вниманием он изучает тот или иной предмет, и становилось понятно, с какой целью он явился в этот поздний час на бульвар Инвалидов.

Казалось, его словно магнитом притягивает к себе решетка особняка, в котором живет графиня Рапт.

Пробираясь вдоль стены и опасливо вытягивая шею, он почти касался головой прутьев, пытаясь проникнуть испытующим взглядом в небольшую рощицу, раскинувшуюся в десяти шагах по другую сторону ворот.

Только два человека могли иметь достаточную причину для прогулок в полночь вдоль решетки этого особняка – влюбленный или вор.

Влюбленный – потому что стоит как бы над законами, вор – потому что нарушает их.

На влюбленного незнакомец похож не был.

Кроме того, единственным влюбленным, который мог бы здесь гулять, являлся Петрус, а, как известно читателям, Сальватор велел ему либо сидеть дома, либо гулять где-нибудь в другом месте.

Отметим, что Петрус свято исполнил предписание Сальватора и остался дома.

Правда, Сальватор совершенно его успокоил, зайдя в мастерскую накануне вечером и показав полмиллиона франков, которые Сальватору принес ровно в девять, как и обещал, мэтр Баратто.

Мы уже сказали, что незнакомец не был похож на влюбленного. Прибавим, что с Петрусом у него тем более не было ничего общего.

Это был человек среднего роста, и с какой бы стороны вы на него ни смотрели, он был похож на мячик. На нем было длинное одеяние, доходившее ему до пят, и, отвесно ниспадая от воротника до самой земли, напоминало скорее левит8 или персидское платье, чем обычный редингот. Широкополая шляпа с невысокой тульей придавала ему сходство с протестантским священником или американским квакером. Его лицо опушали широкие густые бакенбарды, поднимавшиеся до самых бровей и почти скрывавшие лицо.

Раз это не Петрус, стало быть, перед нами – граф Эрколано Если это не влюбленный – значит, вор.

Совершенно верно: это был граф Эрколано и вор в одном лице.

Уяснив себе этот вопрос, наши читатели без труда догадаются о том, чего он ждал, и поймут, почему его так манила к себе решетка особняка, в котором жила графиня Рапт Он прибыл на бульвар в половине одиннадцатого и обежал все уголки, обследовал все подходы и подъезды, после чего притаился в стороне. Наконец он проводил взглядом последнего подозрительного прохожего, замешкавшегося в этом пустынном квартале. С наступлением темноты он убедился, что является хозяином положения, и не спеша вернулся на дорожку, прилегавшую к парку графини Рапт.

Его можно было бы захватить с трех сторон, и чтобы отразить это тройное нападение, он с половины одиннадцатого сел в засаде у ворот и изучил возможные подходы, а также продумал, как отразить нападение.

К нему могли подкрасться справа и слева и неожиданно наброситься на него, когда он будет обменивать письма на банковские билеты. Впрочем, такого человека, как граф Эрколано, голыми руками было не взять Мы уже сообщили, что он Досконально изучил окрестности и убедился в том, что засада исключалась Кстати, на этот случай – человек этот был чрезвычайно предусмотрительный – он заткнул за пояс пару двухствольных пистолетов, совершенно незаметных под широким левитом, и длинный остро отточенный нож – так он надеялся защитить свое состояние или хотя бы продать его настолько дорого, что покусившимся на него пришлось бы раскаяться.

Итак, с этой стороны опасаться нападения не приходилось.

Правда, с другой стороны опасность была больше.

Ему следовало остерегаться нападения со стороны улицы Плюме, где находился парадный подъезд особняка Ламот-Гуданов, перед которым останавливались экипажи в особняке за дверью можно было спрятать полдюжины человек, вооруженных ружьями, саблями и алебардами. Воображение графа Эрколано рисовало самое невероятное оружие; эти люди могли наброситься на него, когда он будет занят обменом.

Впрочем, граф Эрколано обладал редким воображением; дворянина такого самообладания не могло долго занимать подобное препятствие.

Он отправился неслышным шагом обследовать улицу Плюме, как до этого осмотрел бульвар, и, убедившись, что там ни души, внимательно осмотрел главный вход, который заметил еще накануне.

Целью осмотра было убедиться в том, что за двадцать четыре часа не произошло никаких изменений.

Вход выглядел совершенно так же, как и накануне.

Он представлял собой массивную дубовую дверь, двустворчатую и состоящую из четырех панно; с обеих сторон между верхним и нижним панно располагалась металлическая ручка величиной с апельсин.

Граф Эрколано потрогал ручки, желая убедиться в том, что дверь заперта. Затем он извлек из широкого рукава металлическую ленту в форме восьмерки, только составлявшие ее кольца были не овальные, а круглые и не соприкасались, а были соединены между собой дополнительной полоской Он наложил эту скрученную ленту на дверные ручки, накинув по петле с каждой стороны двери. Эта металлическая лента пришлась впору и настолько плотно обвила обе ручки, что шантажист горделиво прищелкнул языком.

– Да! – воскликнул он, вспомнив о прославленном кузнеце, друге и советнике короля Дагобера, и непочтительно пародируя известный куплет из модного в те времена водевиля:

Святой Элигий! Посмотри с небес

Доволен ты своим пристанищем последним?

В самом деле, это гениальное приспособление было настолько же прочно, что и прутья решетки, и открыть дверь теперь вряд ли могла бы даже четверка лошадей, если бы кому-нибудь пришло в голову их впрячь.

Но настоящая угроза исходила не с улицы Плюме, хотя тоже таилась в особняке.

Капкан, в который без труда мог бы попасть граф Эрколано, ждал его, несомненно, среди прутьев решетки.

Приладив свое приспособление на дверь, выходившую на улицу Плюме, граф Эрколано снова вышел на бульвар и еще раз как нельзя более тщательно исследовал каждую его пядь, ведь, как бы медленно ни шло время, оно близилось к полуночи.

Пробило три четверти двенадцатого. Времени терять было нельзя.

Авантюрист прошел туда и обратно вдоль ворот, пристально вглядываясь в темноту парка.

Но для луны не существует темного леса, как нет великого человека для его собственного лакея. Граф Эрколано мог, таким образом, заглянуть в самые темные уголки сада и убедиться в том, что в саду, как и на бульваре, нет ни души.