Книга Юсупов и Распутин - Геннадий Седов

— Кто стрелял? Стой! Руки вверх!

Конспирация летела ко всем чертям.

— Ребята, — шагнул он им навстречу. — Я Владимир Митрофанович Пуришкевич, депутат Государственной Думы. Я убил Гришку Распутина! Врага России и царя. Хотите, ведите в участок, а нет, помогите. Затащить надо гада в помещение.

— Ваше превосходительство, мы, четь, русские люди, — произнес один. — С понятием. Не выдадим, не сумлевайтесь.

…Он стоял в ванной комнате, наклонившись над умывальной чашкой, без конца отплевывался. Несколько раз его стошнило, перед глазами плыл туман. Слышал громкие выстрелы во дворе, людские голоса внизу. «Что там происходит? — силился понять. — Чем все закончилось? Неужели все-таки сбежал?»

За окном брезжил рассвет, прозвучали по-утреннему сипло один за другим заводские гудки на Петроградской стороне.

— Голубчик, вот вы где!

В ванную вбежал Пуришкевич.

— Все кончено, дорогой!

— Кончено?

Он плохо соображал.

— Кончено, кончено! — сжал его в объятьях Пуришкевич. — Идемте! Сибирский вельзевул в столовой. В надлежащем виде.

Повел, держа за плечи, вниз по лестнице, они вошли в подвал, где двое охранников возились над телом — кровь ударила ему в голову: схватил лежавшую в углу резиновую гирю, бросился к покойнику (был уверен, что тот жив и, кажется, подмигивает в его сторону). Бил остервенело в похожее на кровавую кашу лицо старца, кричал:

— На тебе! На! Получай!

Его оттаскивали, он рвался из рук, пока не потерял сознание. Очнулся лежащим у себя в кабинете на диване, рядом Пуришкевич.

— Как вы?

— Ничего… — он приподнялся. — Долго это со мной?

— Пустяки, пару минут.

В дверь постучали, вошел Бушинский.

— Из участка пожаловали.

— Зови!

— Честь имею, ваши высокопревосходительства! — козырнул в дверях участковый городовой с шашкой на портупее. — Покосился на его забрызганный кровью мундир с оторванным погоном. — Слышал выстрелы во дворе дома, обязан доложить начальству. Что и как.

— Служилый… — Пуришкевич, похоже, чувствовал себя на думской трибуне — Ты меня, надеюсь, знаешь?

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Видел портреты в газетах.

— Ага, замечательно. А этот барин тебе знаком?

— Ясное дело. Их сиятельство князь Юсупов. Как не знать.

— Верно. А теперь послушай, братец. — Пуришкевич положил смутившемуся полицейскому руку на плечо. — Ответь мне по совести. Любишь ли ты батюшку царя и мать нашу Россию? Хочешь победы русского оружия над немцем?

— Так точно, люблю, ваше высокопревосходительство! — заторопился тот. — Люблю царя и отечество и хочу победы русскому оружию!

— А знаешь ли ты, кто противится всему этому? Кто мешает нам воевать? Кто сажает Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией? Имя этого подлеца тебе знакомо?

— Распутин Гришка, ваше высокопревосходительство. Об нем день и ночь трубят.

— Так вот, братец, его уже нет. Мы сейчас с князем в него стреляли и убили. Ты слышал выстрелы. Можешь при докладе так и сказать: слышал, мол. А можешь ответить: не слышал. Сумеешь ли ты нас не выдать и смолчать?

На лице квартального смятение, борьба.

— Так что, ваше высокопревосходительство и ваше сиятельство… Коли просто спросят, не выдам, а коли к присяге поведут, тут делать нечего: скажу как на духу. Грех соврать.

— Кто у тебя полицеймейстер?

— Генерал Григорьев, ваше высокопревосходительство.

— Хорошо, ступай. Как совесть велит, так и сделаешь…

Сообщники учли его состояние: завернутый в оконную занавеску, туго перевязанный труп Распутина увезли в закрытом автомобиле Дмитрия без него. Где-то через час вернулись.

— Конец, — сообщил Пуришкевич, — он в Малой Мойке.

В шестом часу утра, отдав распоряжение прислуге еще раз проверить и очистить лестницу и подвал от возможных следов крови, он вернулся во дворец тестя, поднялся в свою комнату, рухнул не раздеваясь на постель и провалился в сон.

Спал он недолго: разбудил осторожный стук в дверь. Шагнувший через порог лакей доложил: прибыл и желает переговорить с ним по важному делу полицеймейстер Казанской части генерал Григорьев. С первых же слов полицейского чина стало ясно: откровения Пуришкевича дежурному городовому привели к обратному результату: тот во всем признался начальству. Поведал о выстрелах во дворе, крови на снегу, о признаниях депутата, что вдвоем с хозяином дома убил святого старца.

— Можете вы, ваше сиятельство, подтвердить, что все было именно так? — спросил напрямую полицеймейстер.

Он поспешно ответил, что Распутин в его доме не бывал никогда. Стал рассказывать в подробностях придуманную накануне причину, по которой были слышны в округе выстрелы и откуда появились кровавые пятна у решетки. Мол, гости достаточно хорошо выпили. Один из них, уезжая, увидел во дворе собаку и сдуру застрелил (для правдоподобия он заставил Ивана застрелить в сарае одну из охотничьих борзых, труп ее протащили в том месте двора, где полз Распутин, залили по совету доктора Лазоверта камфарой кровяные пятна для затруднения анализа — комар носа не подточит).

Врал он вдохновенно, немолодой генерал постукивал пальцем по колену, кивал головой.

— Собака, говорите? Занятно, занятно.

— Именно, генерал! Именно поэтому и назвал Пуришкевич имя Распутина. Мол, жаль: застрелили невинное животное, а не эту собаку Распутина. Квартальный ваш его недопонял.

— Насколько я осведомлен, — произнес генерал, — депутат Пуришкевич не пьет. Если мне не изменяет память, он даже член общества трезвенников.

— Совершенно верно, не пьет! Уговорили. Новоселье ведь справляли. Ему хватило пару глотков, чтобы опьянеть.

— Позвольте сказать вам напрямую, — поднялся в конце беседы генерал. — Ни единому слову вашего сиятельства я, к сожалению, не поверил. Именно так вынужден буду доложить директору департамента полиции. Честь имею кланяться!

Через полчаса позвонила Головина:

«Что вы сделали с Григорием Ефимовичем?»

«С Григорием Ефимовичем? Не понимаю?»

«Разве он вчера не к вам поехал?»

«Понятия не имею, о чем вы, Любовь Валериановна».

«Где же он в таком случае? Бога ради, приезжайте скорей, я схожу с ума!»

Он сбежал вниз, сел за руль мотора.

— Говорят, его убили в вашем доме! — встретила она его на пороге гостиной. — Что убили его вы! — На ней не было лица. — Узнала об этом от государыни и Анюты Вырубовой! Неужели это правда, Феликс Феликсович?