Книга Выбор профессии - Александр Соловьев

Однако адвокаты – все-таки не бессовестные стяжатели. Генрих Падва, например, уверяет, что иногда выступает в качестве правозащитника, даже если клиенту нечем рассчитаться: «Не хочу представить себя бессребреником. Я получаю. И получаю немало. Чтобы я взялся за дело, оно должно быть прежде всего интересно. Значительно реже, если дело вызывает общественный резонанс. В этом случае я вообще беру символические суммы. Часто ко мне приходят знакомые, и я не могу отказать».

Надо заметить, что резонансные дела обеспечивают адвокатам не столько доход, сколько известность и репутацию (даже в том случае, если адвокат проигрывает дело). Так было и в царской России (тот же Плевако проиграл процесс, защищая участников стачки на заводах Морозова, но поддержал репутацию бескомпромиссного адвоката), так происходит и сейчас. А известность и репутация конвертируются в гонорары за участие в процессах иного толка.

Особенно внушительно сегодняшние доходы адвокатов выглядят на фон тех денег, что они получали во времена СССР – а практически все ведущие адвокаты начинали тогда. Кассационная жалоба – один из наиболее распространенных судебных документов, – над которой адвокаты работают по нескольку дней, стоила тогда семь с полтиной. Ведение дела в суде – 20 рублей (или 15 – один «судодень»). За месяц адвокат мог «отработать» максимум пять дел, что в итоге давало сто. Минус подоходный – итого семьдесят (инженеры получали 100–120). В любом случае, согласно жесткой тарифной сетке тех времен больше 250 рублей в месяц адвокат заработать не мог.

«Процветало дополнительное соглашение между адвокатом и клиентом, – вспоминает Генрих Падва. – Клиент доплачивал. Это, конечно, не поощрялось. Быть может, некоторые адвокаты злоупотребляли. А большинство адвокатов не злоупотребляли, но объясняли клиентам: если вы заинтересованы, чтобы занимались только вашим делом, лучше доплачивать. В противном случае адвокат, чтобы заработать, вынужден будет брать больше дел».

Злоупотребления были все-таки чреваты: прокуратура пользовалась сведениями о дополнительных доходах адвокатов, чтобы давить уже на них: «Следователи спрашивали, как заключали договор, сколько заплатили денег, – это уже из воспоминаний Генри Резника. – Им отвечали: “250 рублей в кассу и 400 рублей – на руки”. И начиналось: “А за что давали?” – “Да за работу, адвокат же старался”. – “А какой срок подзащитный получил?” – “Десять лет”. – “Да разве ж это хорошая работа? Давайте мы вам посодействуем, родственника вашего по УДО отпустим, а вы показания на адвоката дадите”».

...

Судьи – такие же люди, и они тоже – увы! – охотнее верят в дурные мотивы, чем в естественные и простые, а тем более – благородные.

Сейчас многие считают, что роль адвоката выродилась в простого посредника между обвиняемым и коррумпированным правосудием: через адвоката происходит передача денег следователям, прокурорам, судьям. Известные адвокаты никогда с этим не согласятся. По крайней мере напрямую. Вместо этого они с удовольствием расскажут истории из советской практики.

Например, такую: «Я десятилетиями работал и даже не представлял себе, что следователи могут брать взятки. С Кимом Головахо, помощником прокурора в Калининской области, во время процесса мы грызлись просто насмерть, хотя и приятельствовали. Но я не мог себе даже представить, что Киму перед делом, где-то в компании, можно сказать: «Слушай, завтра будет дело. Так ты попроси поменьше». Да я уверен, если бы я себе такое позволил, он бы наверняка дал мне по морде».

Авторитет и репутация, правда, позволяли «обратиться к судье»: «Я однажды к одному судье пришел и попросил за подсудимого (я этого дела, кстати, не вел): «Это большой друг моего отца, фронтовик, я просил бы вас учесть эти обстоятельства». Надо сказать, что судья являлся персоной легендарной. У него не было ног и рук. Ему правительство того времени (тогда еще Булганин) подарило автомобиль. И он протезами водил эту машину и даже ездил на ней на юг. Звали его Юрий Пушкин – фантастического дарования человек».

Подобных историй только у Генриха Падвы не один и не два десятка. Просто времена изменились, и очень сильно. Похоже, что к худшему. А вот людские пороки никуда не делись. В своей книге «От сумы и от тюрьмы» Генрих Падва пишет: «Я не раз сталкивался с нежеланием людей видеть простую и скучную правду – вымысел был для них интереснее и желаннее… Чрезвычайно трудно бывало убедить суды в надуманности, несоответствии истине многих таких свидетельств. Ведь судьи – такие же люди, как и авторы этих измышлений, и они тоже – увы! – охотнее верят в дурные мотивы, чем в естественные и простые, а тем более – благородные».

Вторит ему и Генри Резник: «Никто не верит, что честной и профессиональной работой в наших судах можно добиться справедливости, поскольку наше правосудие политизировано и коррумпировано. И это правда, но не абсолютная».

Человек закона

Пожалуй, чаще всего адвокатам задают такой вопрос: как можно защищать воров, убийц и насильников?

Ответ на него у адвокатов готов давно. У защитника нет права даже сомневаться в невиновности своего клиента. Прежде всего потому, что защищают они не преступников, а тех, кого в этих преступлениях обвиняют. Поэтому они вообще не имеют права судить, ставить вопрос: виновен ли человек или нет. Даже для самих себя.

Адвокат, заранее записавший своего клиента в правонарушители, работать с ним уже не сможет: «Если я скажу себе – он виновен, то психологически мне будет безумно трудно его защищать. Придется лгать. Многие доводы в его пользу я не смогу использовать… Если подзащитный говорит про белый лист бумаги, что он черный, я могу подозревать, что он психически нездоров или у него дефект зрения. Но я никогда не думаю, что он врет».

А если следствие ошиблось? Ведь такое происходит очень часто (если верить адвокатам, гораздо чаще, чем оправдывают виновных). «Уровень нашего предварительного и судебного следствия настолько низок, что мы не можем знать, виновен подсудимый или нет, – утверждает Юрий Костанов, следователь и прокурор с 30-летним стажем, в 1993 году перешедший в адвокатуру. – В середине 90-х годов процесс вымывания опытных и грамотных кадров стал лавинообразен: старые кадры ушли, и молодежи стало не у кого учиться. Пришла какая-то пацанва. Когда я читаю в уголовном деле, что следователь по особо важным делам при прокуратуре юрист 1-го класса, то это значит, что он – капитан и стаж у него лет пять, не больше. Следователя-важняка надо воспитывать гораздо дольше!»

Установление истины – не дело адвоката. И это очень важно понимать. У него есть только одна задача – защитить своего доверителя. То есть представить суду все доводы в пользу этого человека. «В этом заинтересовано общество, и без этого нет правосудия», – убежден Генрих Падва. И если в интересах подзащитного надо затянуть дело (если, например, истекает срок давности), адвокат может и должен это сделать.

...

«Если я скажу себе – он виновен, то психологически мне будет безумно трудно его защищать. Придется лгать. Многие доводы в его пользу я не смогу использовать… Если подзащитный говорит про белый лист бумаги, что он черный, я могу подозревать, что он психически нездоров или у него дефект зрения. Но я никогда не думаю, что он врет».