Книга Год - Александр Радов

Мне бы такую стерву, думал Проб. Аконта проглотит целиком. Зачем ему такое счастье.

– Я старомодна. Ко мне на вы, потому что увы, не Пруссия. Я тут честно скучаю, а ты за табакерки?

– Бросил.

– Так и поверила. Откажешься, скажу мужу, что принудил к поцелуям ниже ватерлинии, мне верит. Пока. Или пока?

Поворот, – не успел и подумать Проб, та споро привстав стянула балахон Moonspell, и воспользовавшись впечатлением загорелых коленок, запихнула за пояс.

– Еще и похитителем выставлю. Или придется на выставке картины развешивать, у меня год. Я и про всех Аконтовых знаю. А благонамеренная честнейшая девушка хочет и дальше не общаться на скользкие темы, а то надумаешь пройтись по мартовским бульварам, ясно излагаю?

– Союз распался, а людей не предупреждали, – Проб попробовал последний аргумент.

– Чего все ждали. Предубеждения упреждали часами отправления? на полустанке не стоит возводить вокзалы. Вот идешь на бал в полном комплекте, то не за баллы. Могу напомнить, что ты хочешь забыть, или забыть, что надумаешь вспомнить. Ты самый симпатичный из пацанов Аконта. Я хорошая, бутон или почка?

Оценив ее бренды, с приличествующим вздохом ответил Проб, что бутон.

– Не просишь сменить тон? Значит и снизу тоже ты. Я не фантазерка и уважаю мечты.

– А как же нерушимый договор?

– Это протокол к пакту, ты не нападаешь по факту.

– Весомый аргумент, – прокомментировал Проб руку на своей ширинке, а может и ответил на слова.

– Ты на слова отвечаешь или за себя ручаешься?

Продолжая тиранить недоспавшее его сознание, вела Проба наверх. Не дойдя полтора пролета, остановилась:

– Начнем прямо здесь, пока ведь нет оснований тебе доверять? Я сама не своя, когда мужчина смотрит не только когда снимаю белье, и будешь нормальным хотя бы, заберу кружева, а то ходи так, милашка Джеймс потому что с Гарден-стрит.

– Зачем? Могу и так, – склонился в три погибели, поворачивая красочно голову к высокому потолку.

– Мне нравятся века, а не просвещение, – просветила аконтова, обвивая Йотирована.

– Уже лучше. Но пока вовсе не хорошо. Можешь лучше, ждать утомилась. Вот так. Хорошие у Аконта друзья, все как на подбор. Получается всю жизнь меня ждал, – наконец услышал и ее ангельский голос.

Теперь ему никто не поверит, хотя он тут совсем не причем. Надо было молодых запрячь. Аконт там за нас проблемы решает, а я тут за столом переговоров.

Улучив момент, отвлекся всем телом и спросил:

– Прости?

– Прими белье.

Аконтова жена неохотно кивнула и забрав свои, недополучив при этом, судя по разочарованной мимике свое, медленно, пугая, что вернется или хуже, пошла по лестнице вверх, а Тигран, ругая себя за прошлые грехи, поспешил вниз. Надо время запомнить, не ровен час. Теперь еще и Джеймс может пожаловать, ему шубы с барских плеч надоело за полцены набивать. Делал бы толчок с младых ногтей, было бы сейчас что-то другое. Теперь еще поцелуи на вечер покупать, тут проблематично. Внизу ободряюще улыбался персонал. Хорошие, даже на чай не вымогают. Правда, и не помогают. Узнает кто – опять в помощниках рассекать, не сегодня менять вещи на мнения, сказанные вслух и быстро. Ехал так, что только на сигнале пятом понял, совсем борзит. Ненависть к кокпитчикам. Себе погуди.

– Какие люди! – сосед по светофору был неуловимо знаком. – От Аконта весточки не получал? Это твой месяц, потом товарищ хороший растрогаться строго говоря сможет.

– Мне и узнать не у кого?

– Передать, что ты никого не знаешь или пока ничего?

В их деревне не было принято драться на дискотеке, но бывало приятно. Однажды очень красивая молодая особа, приехавшая ненадолго погостить, пошла от Проба покрасоваться перед почти полной луной над шикарной гладью Стикса. А они затихли за деревьями, что предпримет друг. Вдруг сирена, воздух пронзили фонари. Это с города приехали. Больше некому. Взяли его и двух малознакомых с окраины.

– Хуторяне! Слушайте и робейте. Сейчас вам предоставляется такой выбор: или завтра прилюдно бросим с городского моста, или выбирайте сами!

Тир выбрал сам, земляки – с моста.

– Нам ты ценности не представляешь, но тут есть несколько людей с Союза. На фабрике подходящая вакансия. Понимаешь, куда клоним? Тебя же клонировать интереса нет, остается склонить. Или сломаться выберешь об воду? Но там кастинг уже завершен. Вакансия – почему нет, заработает на зиму чего. Союз располагался в тиши, в идилличном сосновом распадке. А начальники, хотя у него оказалась начальница – падки на припадки. Он никогда более не встречал такой рассудительной дамы. Зато ее помощницы – две моложавые давали оторваться. У меня их две, для смеха, одна носит меха, вторая потешно изобразит сильного лоха, ты за лохов пойдешь наших, будут обижать, помимо работы в управлении.

Фабрика перерабатывала редкие эндемики для фармацевтического гиганта. Поначалу все было совершенно обыденно – принял, подписал, доставил, запланировал. Он уже ощущал себя всем своим, но в один день уволили приказом на стене. А уже был внесен задаток за дрова, горючее, присмотрел беседку к летней веранде. Своего профкома на фабрике не было, начальница, посетовав на скачки сезонного спроса, отправила в город. У профсоюза был директор, а не председатель, только он один и может помочь – начальница казалась сильно раздосадованной.

Приема ждать довелось часа три. Затем из массивных дверей выглянула постриженная голова и пригласила входить.

– Видел, голова высунулась? – без здравствуйте начал директор. – Это у нас один умный есть, высовывается только он. – Он открыл шкаф. Стриженный стоял там, сложив на груди руки. – Видишь, скелетов в шкафу не держим. Сейчас узнаешь. Ты не из деревни такой-то, я и названия не стал запоминать. Ты городской, корни твои с наших мест. У нас тут просто город вест. Ты отличаешь месть и блеск. У нас не в церкви получают, это твое личное рвение. – Директор протянул потерявшемуся Пробу брошюру. Ты создан для спорта, да жизнь круто изменилась. – Взял из глубин стола небольшой очень качественный портрет Ленина. – Узнаешь? Твоих рук дело?

– Простите?

– Охотно. Что не сразу понимаешь, не стесняйся. Спрашивать можно, когда стеснение на уровне. Ешь куриц? Взять примерно, но не то и то, – нужно когда теснит душу. Все делая напоказ, для окружающих? Не для себя ведь работаешь! За это уволили и могут повысить?

– Ставки?

– На тебя еще не ставят, пока тебя – в неудобное положение. Доложите! – дверца шкафа открылась, и стриженный подал голос:

– Пока не высовывается.

– Значит что-то вырисовывается.

– Тебе сколько?

– Семнадцать.

– Мне паспорт не цитируй! Тебе все двадцать. Ты мне ни на один вопрос не ответил. Человека на литографии опознал?