Книга Архипелаг Исчезающих Островов - Леонид Платов

И секретарь партийной организации стал уверенно набирать телефонный номер.

Глава шестая

НА ПОРОГЕ…

Так началось обсуждение одной из наиболее волнующих загадок Арктики, обсуждение, которое перешло затем со страниц центральной газеты на страницы многих провинциальных газет.

Иностранных наблюдателей поражало, что на мою с Андреем статью, посвященную академическому, как они считали, вопросу, стало поступать так много откликов.

В газету писали тульские инженеры-оружейники, мичуринцы из Сухуми, юные географы Харьковского дворца пионеров, профессор истории средних веков, балтийские летчики, комсомольцы-шахтеры шахты № 7-бис Краснолучского района.

Поглядел бы на это Петр Арианович! То, что он ревниво оберегал от невежд и зубоскалов, то, что доверил во всем городе только двум подросткам, стало теперь предметом всенародного взволнованного спора.

“Большевики научили народ мечтать, — с кривой усмешкой отмечал московский корреспондент “Манхеттен кроникл”. — По-видимому, здесь считают: все, что обещано, должно сбываться. О легендарной земле, существование которой отрицают виднейшие мировые авторитеты, говорят и пишут так, будто для новых Колумбов приготовлены там причалы и посадочные площадки”.

А корреспондент “Бибабо” иронизировал насчет “опровергателей Текльтона”.

“На них нет ни мантий, ни квадратных старинных беретов, какие носят в Сорбонне и Оксфорде, — писал он. — Однако они рассуждают об Арктике с таким пылом, точно ее изучение есть дело каждого рядового советского гражданина. Нашему читателю очень трудно уяснить себе это. Вдруг в спор между учеными врывается какой-то охотник, малограмотный кочевник Тынты Куркин, или моряк, второй помощник капитана танкера Сабиров, которых, понятно, не пустили бы и на порог Оксфорда или Сорбонны…”

Да, дело не ограничилось моральной поддержкой, которую считал такой важной секретарь партийной организации. Участники спора, “без мантий и беретов”, привнесли в гипотезу нашего учителя географии много своего, нового и ценного.

Однако обо всем этом мы узнавали уже из радиограмм, которые приходили от Малышева в адрес полярной станции на мысе Челюскин. Мы вылетели туда с Андреем тотчас же, едва наша статья была сдана в набор.

Мыс Челюскин — самая северная оконечность Европейско-Азиатского материка. В узком проливе Велькицкого, отделяющем Таймырский полуостров от архипелага Северной Земли, всегда полным-полно льдин. Часто пролив не освобождается от них даже летом. Недаром же называют Таймыр “порожком”, перешагнуть через который очень трудно. Это один из наиболее тяжелых участков Северного морского пути, за исключением Восточно-Сибирского и Чукотского морей.

Долгое время считали, что Таймырский полуостров, выдвинутый далеко к северу, является непреодолимым препятствием для плавания вдоль Сибири. Честь опровергнуть это предвзятое мнение выпало на долю хозяев Сибири — русских. Первыми в XVII веке обогнули Таймыр на своем коче отважные русские землепроходцы, имена которых остались неизвестны. В конце XIX века мимо мыса Челюскин прошел Норденшельд, по национальности швед, но родившийся в России и здесь же получивший свое образование. Экспедицию его финансировал русский купец Сибиряков, горячий поборник идеи Северного морского пути. Наконец, уже в советские годы, исторический поход “Сибирякова” открыл новую эру регулярных рейсов из Архангельска и Мурманска на Дальний Восток.

Итак, мыс Челюскин!

Слева от нас, если стать лицом к северу, к задернутой завесой тумана Северной Земле, — Карское море, справа — море Лаптевых. Представляете, сколько интересных возможностей для гидролога?..

Я и Андрей, по обыкновению, окунулись в свою работу с головой. Но что бы не делали, о чем бы не думали, все чудом каким-то, само собой сказывалось с волнующей, главной темой.

Нечто вроде одержимости? Пожалуй. У писателей это называется деликатнее — вдохновением.

Мало сказать: ученый захвачен, поглощен решением своей задачи; весь мир вокруг, представляется ему, также занят именно этим. Прочитанное в книге, увиденное во время прогулки, случайно сказанное в разговоре оказывается вдруг очень кстати, получает особый смысл. Все, все, даже житейские мелочи словно подхватывают и несут к цели!

Правда, связь между фактами находилась не сразу.

В ту зиму, по плану полярной станции, мы с Андреем занимались изучением температур моря Лаптевых. Они неодинаковы. В некоторых местах вода замерзает при более низких температурах, чем обычно. Нам удалось установить, что причина этого — разная соленость воды. Сказывалась близость сибирских рек, или, как говорим мы, гидрологи, “опресняющее влияние речных вод”.

Исследование имело большое практическое значение для арктической навигации. (Впоследствии вошло в “Лоцию моря Лаптевых”.) Меня, однако, оно интересовало с другой стороны. Нельзя ли, подумал я, искусственно опреснить море?

Однажды я подвел Андрея к своему рабочему столу, на котором стоял высокий градуированный стакан с морской водой. Я капнул туда азотнокислого серебра. Тотчас же жидкость замутилась, зашипела, словно то был нарзан, а не морская вода. Через несколько секунд она стала прозрачной, как кристалл. Лишь на дне стакана лежал сероватый осадок. Азотнокислое серебро вызвало выпадение из воды поваренной соли.

Андрей пренебрежительно сморщил нос.

— Ученический опыт, — сказал он. — Проходили еще в пятом или шестом классе.

— Нет, ты подожди. Ты подумай. Тут дело в масштабах!.. Ведь ты знаешь, что на каждом корабле есть опреснители?

— Как не знать!

— Ну вот. Морскую воду опресняют, чтобы использовать потом в корабельных котлах. Но представь себе, что найдено вещество, в несколько раз более активное, чем азотнокислое серебро. Что тогда? Под воду пускают баллоны с этим веществом, нечто вроде торпед. Мгновенно опресняется целая бухта или пролив, где вмерзло в лед много кораблей, караван кораблей…

— Поможет это тебе найти Землю Ветлугина? — прервал мои объяснения Андрей, подождал минуту, и, не дождавшись ответа, вернулся к своему столу. — Нецелеустремленно, — сказал он не оборачиваясь.

Я с сожалением отставил градуированный стакан в сторону: слово “нецелеустремленно” всегда действовало на меня отрезвляюще.

Вскоре я забыл о своих опреснителях. Правда, у меня была для этого уважительная причина. Очень важную новость сообщил мне Тынты Куркин, каюр нашей полярной станции.

Он был не молод уже, темное худое лицо его, казалось, потрескалось, как земля в тундре, — так глубоки и часты были морщины. Но двигался он удивительно быстро, стрелял без промаха и на лыжах без труда обгонял меня и Андрея.

Вездеходчиков — представителей механической тяги — Тынты не любил. У него были давние счеты с ними. Как-то, когда он отправился в свой обычный обход капканов, один из вездеходчиков выехал ему навстречу, чтобы подвезти груз шкурок. Он думал сделать этим приятное старику. Где там! Куркин раскричался, затопал ногами.