Книга Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина - Елена Поликарпова

Социокультурные (и социопсихические) факторы именно Востока в свое время породили социальную мегамашину в Древнем Египте, Шумере и других сакральных цивилизациях. Для нее характерно пренебрежительное отношение ко всем «Я» в сфере государственной власти, кроме одного (фараона). Л. Мэмфорд подчеркивает, что именно благодаря функционированию этой механической системы произошло возвеличивание личности, хотя и на уровне правителя: «Парадоксальным образом монополия власти принесла с собой монополию личности, ибо только царь был наделен всеми атрибутами личности, как инкорпорированными в общинной группе, так и теми, которые, по-видимому, как раз в эту эпоху, и начали медленно зарождаться в человеческой душе, проклевывавшейся теперь сквозь социальную скорлупу, в которой проходило ее эмбриональное существование. На этой, самой ранней, стадии личность и власть выступают нерасчлененными: обе были сосредоточены в царе. Ибо только суверен мог принимать решения… и добиваться коллективных успехов, которые прежде были не то, что недостижимы – немыслимы… важно отметить возвеличивание…»247 Это возвеличивание характерно и для И. Сталина, оно проявилось в виде культа личности, без которого не могла функционировать социальная «мегамашина» Советского Союза.

В своей работе «Переоткрытие мегамашины» Л. Мэмфорд отмечает, что о возрождении и расширении не могло быть и речи в конце прошлого столетия, что первый намек на появление новой мегамашины зафиксирован после Первой мировой войны – это возникновение тоталитарных государств в России и Италии248. Формой фашистских и коммунистических диктатур была однопартийная организация революционной «хунты», возглавляемой вождем, представляющим собой инкарнацию древнего царя с его божественными правами. Это – жесткие диктаторы В. Ленин и И. Сталин, обладавшие властью неограниченных размеров. Эта доктрина была такой же старой, как государство Фразимаха в платоновской республике, чей прототип старше на тысячи лет.

По мнению Л. Мэмфорда, возрождение социальной мегамашины проходило 3 стадии:

Первая стадия отмечена французской революцией 1789 г. Хотя эта революция уничтожила традиционную монархию, она восстановила в еще большей власти ее абстрактного двойника – национальное государство, которое в соответствии с руссоистской псевдодемократической теорией договора обладало такой властью, что ей позавидовали бы короли.

Вторая стадия приходится на Первую мировую войну, хотя многие предварительные шаги были сделаны Наполеоном Бонапартом и продолжены прусской военной автократией во главе с Бисмарком после франко-прусской войны 1870 г. Эта стадия включала добровольную службу студентов и ученых в государственной армии, задабривание рабочего класса всеобщим избирательным правом, народным начальным образованием, пенсиями по старости – все то, что Наполеон, несмотря на свою высокую оценку права, науки и унифицированного воспитания, не смог осуществить в полной мере.

Перед Первой мировой войной обозначились основные черты новой мегамашины. Даже нации, уже достигшие крупных успехов в области политической свободы, подобно Англии и США, ввели воинскую повинность, а ученые разрабатывали все более разрушительное оружие – тринитротолуоловые бомбы, отравляющие газы, чтобы одержать «победу». Коллективная власть никогда еще не обладала такой мощью, ибо она использовала технические достижения для информационного воздействия на массы (радио весьма эффективно наряду с прессой служило государству). В целом все это усилило мощь мегамашины, имеющей материальную силу и военную дисциплину.

Третья стадия возрождения социальной мегамашины охватывает Вторую мировую войну. Этому способствовало воскрешение первоначального (эпохи древнеегипетских пирамид) механизма как абсолютной военной диктатуры. Эта мегамашина свою классическую форму приняла в России и Германии, менее жесткие черты ей были присущи в виде фашистских диктатур Италии, Турции, Греции и некоторых государств в Латинской Америке. Вместо обожествленных монархов, получивших мандат от неба, здесь теперь появился вульгарный двойник – дьявольская власть, применяющая пытки и истязания, массовое уничтожение людей и тотальное разрушение респектабельных профессий, то есть профессий высокоинтеллектуального уровня249. Не следует забывать, что социальная мегамашина существовала и в Китае XX столетия (начало китайской социальной мегамашины положил император Цин Шихуанди в III в. до н. э., ее конец наступил со смертью последней императрицы Цы Си в начале XX в.), где с самого начала китайские генералы выступали в качестве диктаторов, одним из которых был руководитель партии Гоминьдана Чан Кайши, а затем стал Мао Цзэдун.

Именно новая социальная мегамашина показывает, что жажда власти у человека является не меньшей страстью, нежели стремление к богатству (этот тезис подкрепляется современными антропологическими исследованиями). Страсть к власти неизбывна, что объясняет существование механизма ее самовоспроизводства и властного неравенства. Следовательно, имеется и идеология власти, которая стремится обосновать стремление к ней и оправдать связанные с ней страдания множества индивидов. Социальная мегамашина XX в. основана на существовании властного неравенства, опыт ее функционирования (концлагеря) показал, что ее существование подвергается гораздо большей опасности, чем угрозы, порождаемые имущественным неравенством. Вот почему алчущие высшей бесконтрольной власти взяли на вооружение утопию о земном рае (будь это утопическое построение «светлого будущего» или «тысячелетнего рейха»).

За этими утопическими идеологиями скрываются механизм и самовоспроизводство власти и властного неравенства, превзошедшего все до сих пор встречавшееся в истории общества. Отечественный политолог А.С. Панарин пишет: «Этот механизм опрокинул цивилизованные принципы разделения властей, в том числе древнейший из них: разделение духовной и политической власти. Большевизм и фашизм восстановили архаичный принцип единства царства, священства и пророчества, когда вождь одновременно выступает и как носитель политической власти, и как жрец – носитель культовых начал, и как “первый теоретик” – носитель пророческой идеи. Это теократический принцип воспринимался как архаика уже в Ветхом Завете»250. Такого рода механизм самовоспроизводства власти и властного неравенства определял и кратическое (властное) поведение индивида. Существенное значение в исследовании феномена власти имеет и понимание страха в психологии, ибо без этого невозможно выделить особенности поведения индивида и использование технологий экстремального управления вообще и в сталинском Советском Союзе, и в гитлеровской Германии, и в маоистском Китае251.

Необходимо иметь в виду тот момент, что в гносеологическом аспекте власть представляет собою целенаправленный способ утилизации знания. «Подводная масса айсберга, подспудье власти – голый инстинкт, подсознательные интенции самодовления. Они редко исчерпывающи, но, как правило, весьма сильны. Сильны укорененным в нас природно-врожденным влечением, соблазном вершить судьбы мира, господствовать, возвышаться, преобладать, стяжать право “распять и отпустить”, невзирая на желание и возможность окружающих понять и принять нас, воспоследовать нам. Надводная вершина айсберга, лицо власти – твердое знание и твердая же воля. По своей природе власть – сущность двусоставная… Знание и воля – равнообязательны, равноприсущи власти… Нарушение оптимума знания и воли во власти при всех обязательствах чревато дисфункциями, крайними выражениями которых оказываются волюнтаризм и дереализованность, рахитичность и умозрительность»252. Именно оптимум знания и воли был у планировщика китайской цивилизации Мао Цзэдуна, когда ему пришлось иметь дело с планировщиком советской цивилизации И. Сталиным, тем более, что именно И. Сталин является создателем «Красного Китая».