Книга Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди

Я не люблю эту женщину, как бы красива она ни была. Более того: она из тех, которых я не смогу никогда любить, что бы там ни было. И, однако, я хотел бы, чтобы она предложила мне свой поцелуй, я насытил бы этим свое самолюбие и нашел бы в себе гордую силу отказаться от него. Вот я! Вот глубина моего я!.. Вот что природа вложила в меня!.. Фу!.. Какая мерзость!..

* * *

Я вышел из дома. Окна моих товарищей были уже темны. Ночь окружает меня, и я ничего не вижу.

Всей своей душой слушаю я среди тишины, не раздастся ли стук камешка по скалистой тропинке, поднимающейся к миссии, не раздадутся ли шаги, которых я жду и боюсь в одно и то же время.

И я думаю: пусть будет счастлив он, этот сильный, честный, добрый товарищ, и если жизнь, загнавшая нас в тупик, хочет загладить свою вину перед одним из нас, пусть избранным этим будет он.

Но я думаю также: а вдруг предлог, под которым она его удержала, не предлог, а правда... ах, если бы это было так!

И мое непостижимое сердце с одинаковой жаждой цепляется за оба эти противоположные пожелания!

― Кто идет?..

Узкий серп луны, поднимаясь над горизонтом, пролил во мрак какой-то намек на слабый молочный свет. Мне показалось тогда... только ли показалось?.. будто я вижу, как легкая тень двинулась во мраке, тень молчаливая и прямая, как раз против меня...

― Кто идет?..

Никто не отвечает!.. Я не слышу никакого шума... и однако... да!.. что-то шелохнулось, там, и среди мрака я чувствую... да, я чувствую около себя чье-то невидимое присутствие...

О! Стук моего сердца... оно трепещет... его можно услышать!.. А! На этот раз я видел!.. теперь это ползет... это удаляется... и по-прежнему ― совершенное молчание.

Мой револьвер здесь, в кармане?.. Я ринулся...

Крик... слабый крик... даже не крик: испуганный стон, который стараются заглушить, намек на крик испуганной женщины.

Грубыми руками я стискиваю; сжимаю хрупкое существо. Под моими руками я чувствую тело, которое сгибается, извивается, тело тонкое, стройное, защищающееся, тело в тонком одеянии. Но существо, которое я держу, только отбивается и молчит, упорно молчит. Я слышу его ускоренное дыхание, я чувствую, как под моими усилиями существо это трепещет, слабеет...

Мне чудится, точно я борюсь с пресмыкающимся, настолько это существо проворно, так скользит оно между моими руками. Случайно рука моя, хватающая добычу, разрывает складку ткани, и я чувствую под моей ладонью ― грудь... женскую грудь, такую теплую, такую роскошную, такую трепещущую, что объятия мои внезапно размыкаются... Глупец!

Существо... должен ли я сказать: женщина?.. почувствовало свое освобождение. Резко выскользнув, оно высвобождается, и я слышу шум мягких шагов по невидимой земле.

Я снова бросаюсь, чтобы схватить его... бегу... спотыкаюсь... резкий свет пронзает мой мозг!.. Все вертится... все утихает... все... мрак!

Глава III.

Эдидея

― Ай!

― Тише! Не двигайтесь, мой милый. Эге! Но... лоб его уже гораздо лучше! Рана закрывается. Спал ли он эту ночь?

― С вечера и до утра.

― Хорошо, очень хорошо! Бреда не было?

― Он еще немного говорил, но уже не было галлюцинации прежних ночей. Эта тень...

― Ладно! Через несколько дней он будет уже на ногах. Температура падает, и глаза становятся ясными. Все как нельзя лучше.

Я слышал это через вату, в то время как легкие пальцы обвертывали мою голову бинтами.

― Ваш черед, Корлевен, дежурить при больном?

― Мой черед.

― Продолжайте давать питье, но не больше одной ложки через два часа. Этот раствор морфия оказывает очень отупляющее действие, им не надо злоупотреблять. Я отправляюсь продолжать раскопки.

Мне показалось, как сквозь туман, что надо мной склонился силуэт старого Кодра; потом он удалился и до ушей моих дошел, как будто издалека, стук закрываемой двери...

― Корлевен...

― Что?..

Я широко открыл глаза, но видел смутно.

― Корлевен... это вы?

― Черт побери! Веньямин узнал меня!.. Ну конечно же это я, дорогой мой. Боже ты мой, до чего я рад! Как я боялся! Вы действительно видите ясно? Сколько пальцев?

Туман, застилавший мои глаза, рассеялся:

― Три, Корлевен.

― Ей-богу, верно! Он говорит и уже не бредит. Посмотрите на меня, мой мальчик, что я делаю?

― Вы плачете, капитан.

― Плачу?.. Да нет, я смеюсь, Гедик, я смеюсь... Быть может, и плачу при этом немного, но это от смеха.

И мой товарищ вытер свои мокрые глаза. Я сжал его руку и пожал ее крепко.

― Однако... у нашего раненого снова появилась сила! Вот будет им сюрприз, когда они вернутся! Вы можете похвастаться, молодой человек, что нагнали на нас здорового страха. Все сидели около вас первые дни. И даже эта старая лисица Гартог, который бил себя кулаками по лбу, потому что Флогерг говорил, будто это его вина. Его вина!.. Почему его вина?.. Но какого дьявола отправились вы искать на острове той ночью?

Мало-помалу оцепенение, наполовину сковывавшее мой мозг, испарилось, точно туман под лучами солнца. Действие морфия стадо проходить, и я почувствовал смутную боль на левой стороне лба.

― Как нашли меня?

― Очень странным образом. Все они спали, когда кто-то постучал в окно. Они стали звать... никто не отозвался. Тогда они встали, взяли свои револьверы и вышли. Костер из сухой травы горел среди мрака. Они приблизились к нему и нашли вас лежащим рядом с костром; голова ваша была обвязана окровавленным носовым платком и лежала на груде веток... А вокруг не было никого! Как это с вами случилось?

По мере того как он говорил, глухая работа совершалась в моем мозгу:

― Вы говорите, Корлевен, что голова моя была обвязана? Где платок?

― Право не знаю. За эти две недели мы сменили столько этих повязок. Что вы делали вне дома, в такой поздний час?

Я не смел признаться моему другу.

― Мне не хотелось спать, и я вышел подышать свежим воздухом.

Невысказанный вопрос жег мои губы.

― Корлевен... вернулись ли вы... домой... в ту ночь?

― Ну да, я вернулся, только... (он усмехнулся) только поздно... И я застал вас совсем бледного, на подушках, с белым тюрбаном вокруг головы, и он становился красным, все более красным!.. Сильный удар, сказал старый Кодр, раскроена лобная кость; он не мог высказаться о степени серьезности раны, но очень боялся. А кроме того, было и сотрясение мозга; вы бредили...