Книга Самвел - Раффи

– Помню, – ответила кормилица.

– Тысячи голосов и бурные рукоплескания встретили ее появление! Царь долго махал ей платком. Она появилась, точно богиня, и своим присутствием внесла в игру новую силу, новую энергию. Как прекрасна была эта юная девушка в своих блестящих латах! Грудь ее покрывал стальной позлащенный панцирь, маленький медный шлем сверкал на солнце, ее золотистые пряди развевались по плечам, закованным в железо. Через узкие щели красивого забрала едва виднелись ее сверкающие глаза и черные, изогнутые, как лук, брови. Зазвучал рог, забили барабаны; длинный тяжелый макан завертелся в ее искусной руке, как легкое перышко. Ее красивый конь, как птица, делал громадные прыжки, и под ловкими ударами макана мужественной девушки мяч летал до самого края ристалища… Ты помнишь, с кем она состязалась?

– С Самвелом.

– Да, с Самвелом. А когда окончилось состязание, армянская царица пригласила ее к нам в шатер и вручила ей высшую награду – золотую, изукрашенную изящной резьбой чашу. Девушка осталась с нами в шатре, обедала и за обедом пела песню. Помнишь эту песню?

– Помню.

– Это была песня гор, Хумаи; горная княжна воспевала свои горы и долы. Ее чудесный голос звучал, как звучит горный ветер, с силою ударяясь о скалы, о вековые пихты, все усиливаясь и постепенно глухими печальными звуками замирая в отдаленных глубинах ущелья… Грустная мелодия этой волшебной песни как будто все еще ласкает мой слух… Как будто и сейчас еще я смотрю в огненные очи вдохновенной певицы, в которых было так много огня, очарования и любви… Помнишь, Хумаи, кто была эта девушка?

– Говорили, дочь Рштуникского князя.

– Да, дочь князя Рштуни, счастливая дочь неприступных гор и мрачных лесов. Она привела с собой тогда своих храбрых горцев. Любо было смотреть на простое и неприхотливое вооружение этого пастушеского народа. Они явились на торжество с легкими щитами, сплетенными из козьей шерсти, в латах и шлемах из овечьей шерсти и в туго сплетенных из той же шерсти ноговицах. С головы до ног они были закутаны в шерсть и шкуры, но эта грубая одежда была крепка, как железо. Грубы, неотесанны были и сами горцы. Все зрители ужасались, видя их луки длиной в три локтя и стрелы длиной с копье. Грозны и пылки были эти храбрецы, а их царевна сияла среди присутствовавших, как горная богиня…

При этих словах Вормиздухт закрыла глаза и продолжала, словно во сне.

– Эти бородатые храбрецы с пламенными глазами, как густогривые львы, охраняли свою княжну. Тот, кто посмел бы чуть дерзко взглянуть на нее, в один миг был бы предан смерти. С этого празднества она унесла с собою две бесценные награды: золотую чашу, полученную из рук царицы, и сердце Самвела.

Вормиздухт умолкла.

Крайне встревоженная Хумаи с испугом всматривалась в ее бледное лицо, которое порой перекашивалось от лихорадочной судороги. Сжатые пунцовые губы царевны вздрагивали. Она снова заговорила, но кто знает с кем, уже охваченная сновидениями… Голос ее постепенно затихал…

Старуха укрыла ее. До рассвета без сна просидела она, не сводя глаз со своей милой питомицы, которая металась в жару. Из потухших глаз бедной женщины по ее иссохшему лицу тихо катились слезы…

XVI. Самозванцы

Было уже далеко за полночь. Во дворце князя Мушега, в его приемной палате, все еще продолжали беседовать четверо заговорщиков. Занавеси в палате были тщательно задернуты, двери заперты изнутри, а снаружи по обеим сторонам дверей прихожей стояла стража.

Месроп сидел возле светильника. Он углубился в чтение писем, разложенных перед ним. Он читал, делал какие-то расчеты, снова читал и порой ладонью прикасался к голове, как будто желая разрешить свои сомнения. В числе писем находилось и письмо, врученное Вормиздухт Самвелу.

По комнате взад и вперед ходил Самвел, время от времени останавливался позади Месропа и молча следил за его движениями.

Мушег взволнованно теребил свою маленькую бородку, которая, как черный бархат, обрамляла его мужественное лицо. В его грозных глазах можно было прочитать нетерпение и возмущение.

Саак Партев иногда поднимал стоявшую около него чашу с вином и прикасался к ней пересохшими, от волнения губами.

Все ждали, что скажет Месроп.

Наконец Месроп, с недовольным видом отбросив в сторону письмо, обратился ко всем:

– Бесполезно разбирать их и делать из них какие-либо выводы. При нынешнем положении расчет не только введет нас в заблуждение, но окончательно все запутает. Наши дела с самого начала велись без расчета. Так и следует продолжать. Я хочу сказать, что времени так мало, а обстоятельства настолько убедительны, что нам некогда исправлять старые промахи и прибегать к новым мерам. Нам надо сделать решительный шаг, если бы даже этот шаг противоречил доводам рассудка.

– Совершенно верно! – остановившись, сказал Самвел.

Саак Партев молчал.

– Все же нам надо подсчитать свои силы, – заметил Мушег.

Нельзя взвесить и рассчитать то, чего пока еще не существует, – ответил Месроп. – Наши силы зависят от обстоятельств и успеха дела, которое мы начинаем.

– Но можно хотя бы предугадать успех или неуспех нашего дела, – возразил Мушег.

– Мы исходим только из возможностей, – ответил Месроп. – Повторяю, мы должны руководствоваться только убеждением, а удача зависит от воли судьбы.

Саак Партев прервал спор и спросил:

– Это «мы» повторялось здесь несколько раз. Прежде чем предпринять какие-либо шаги, следует определить, кто же это «мы».

Наступило общее молчание. Вопрос был весьма уместным. Самвел, сделав шаг вперед, обратился:

– Разрешите мне сказать?

– Говори, – ответил Партев.

Сильно волнуясь, он остановился перед собеседниками и, обратив горящий взор на своих сообщников, сказал:

– Кто это «мы»? Поистине это самый трудный вопрос. Решив его, мы положим начало делу. Кто же «мы»? Мы – это все. Мой ответ, быть может, покажется вам чересчур дерзким, но я постараюсь объяснить свою мысль. В управлении нашей страной играли первенствующую роль три высших лица: царь, первосвященник и спарапет. Теперь никого из них нет. Царь заключен в Хужистане в крепости Ануш, спарапет находится там же, а первосвященник сослан на остров Патмос, в Средиземное море. Наша страна лишилась трех главных правителей, которые во время опасности могли бы встать против врага. А враг у наших ворот. Кто окажет ему сопротивление? Кто должен защитить родину от огня и крови? Кто должен очистить ее от персидской нечисти, которая угрожает испоганить все наши святыни? Царский престол в опасности. Церковь в опасности. Наш язык, наша культура, наши обычаи, наши заветные ценности – все в опасности. Кто же должен их защищать? Повторяю: царя нет, первосвященника нет, спарапета нет. Но имеются их представители, из которых двое вот здесь слушают меня.

Он указал рукой на Саака Партева и на Мушега и продолжал: