Книга Слеза ангела - Татьяна Корсакова

– Где вы заглохли? – спросил Сабурин.

– Не могу точно сказать, – она оторвала взгляд от проплывающего за бортом ельника. – Было темно, да еще дождь.

Да, дождь подпортил картину, с этим не поспоришь. В городе лужи уже давным-давно высохли, а тут сыро, как на болоте. Птица вспорхнет с ветки – и вот уже локальный дождик. Какие уж здесь улики? Даже следов от протекторов не видно.

Девчонка пошуршала в рюкзачке и достала мобильный.

– Кому звонить собираешься? – поинтересовался Сабурин.

– В том месте связи не было, – ответила она, всматриваясь в экран телефона.

Сабурин глянул через ее плечо: да все нормально пока, есть связь, пусть не идеальная, но две черточки стабильно.

– И приемник сначала заглох, а потом стал принимать голос, – Белоснежка судорожно сжала мобильник в ладошке.

– Какой голос?

– Риткин, я же рассказывала.

– Хочешь, чтобы я включил приемник?

– Не хочу, но лучше включи.

С приемником тоже все было в полном порядке, радиостанция ловилась, хотя и не без помех.

– Тот раз так же было? – спросил Сабурин.

– Да, кажется.

– Тогда едем дальше.

Они проехали еще с километр, и вопреки ожиданиям радиосигнал стал более четким, а на экране мобильного появилось уже три черточки.

– А цивилизация, кажется, уже близко, – пробормотал Сабурин. – Хотя по лесу этого не скажешь. Дикое место.

– Дикое, – отозвалась девчонка и тут же заорала: – Тормози!

– Что? – Он нажал на педаль тормоза, «бээмвуха» дернулась и замерла.

– Смотри! – Белоснежка принялась нервно дергать ручку дверцы, пытаясь выбраться из машины.

– Эй, поаккуратнее! – Сабурин разблокировал двери, девчонка буквально вывалилась наружу и почти бегом бросилась к стоящей в отдалении старой ели.

Прежде чем выйти следом, Сабурин снял с предохранителя пистолет – береженого и бог бережет. Но, честное слово, непонятно, что она там такое особенное увидела. Долго мучиться в догадках ему не пришлось, девчонка уже мчалась обратно, точно заяц перепрыгивая с кочки на кочку.

– Видишь?! – Она разжала ладошку, демонстрируя Сабурину измятый клочок шелковой ткани.

– Что это?

– Это кусок от Риткиного платья. Видишь, он бирюзовый!

В цветовых оттенках Сабурин разбирался не так чтобы очень хорошо, и то, что огрызок ткани был бирюзового цвета, не значило для него ровным счетом ничего, но, похоже, девчонка придерживалась иного мнения.

– В ту ночь, когда Ритку убили, на ней было платье как раз из такой ткани, – сообщила она, задыхаясь, словно только что пробежала марафон.

– И что? – Он уже понял, куда она клонит.

– А то, что этой ночью Ритка находилась здесь!

– Или женщина в точно таком же платье, как у твоей подруги.

– Я видела ее, как тебя сейчас! Это была Ритка!

– Ты испугалась, и поэтому твои воспоминания не могут быть достаточно объективны, – Сабурин покрутил в пальцах обрывок ткани, – но кое-что мы уже знаем.

– Что?

– То, что события минувшей ночи тебе не примерещились. Пойдем-ка прогуляемся по окрестностям.

Прогулка ничего нового не принесла. Бирюзовый обрывок, который Сабурин предусмотрительно спрятал в карман куртки, оказался единственной зацепкой. Прошедший дождь, зараза, смыл все следы и улики.

– Поехали дальше, – он дернул Белоснежку за рукав. – Может, найдем «Опель» твоего капитана. Кстати, что со связью?

Она глянула на экран телефона и пробормотала:

– Все нормально. Ничего не понимаю, может, вчера связи не было из-за грозы?

– Может, – Сабурин пожал плечами и, не оглядываясь, направился в сторону своей «бээмвухи».

Вскоре проселок вывел их на оживленную трассу, но никакого брошенного автомобиля, а уж тем более намека на то, что где-то рядом находится пансионат, они не обнаружили. Расследование уперлось в тупик. Получалось, что либо хозяин «Опеля», загадочный капитан Золотарев, вернулся за машиной и отогнал ее в какое-нибудь укромное место, либо Белоснежка врет и не было никакого капитана и никакой машины. А лоскуток? Так никто не видел, откуда она его взяла. Может, из кармана достала? Кто ж ее, белобрысую, знает?

Сабурин начал потихоньку заводиться: не любил он ситуации, в которых чувствовал себя полным идиотом или как минимум слепым котенком, а эта конкретная ситуация была как раз из разряда вот таких неопределенных. Ничего, у него еще есть козыри в рукаве. Возможно, уже сегодня удастся вывести Белоснежку на чистую воду и расставить все точки над «i».

Рене де Берни. Поход на Иерусалим.

Весна 1099 г.

Я искал в походе к стенам Священного города успокоения и искупления грехов предков. Я даже посмел думать, что искупление мне уже даровано. Наивный глупец…

Чудовищные знаки на моем теле появились в начале весны. Первым их заметил Одноглазый Жан.

– Эй, Рене, а что это с твоим лицом? – Взгляд у Одноглазого равнодушный, но меня не обмануть, я научился различать все оттенки его равнодушия. К горлу подкатывает горячий ком, а руки, помимо воли, касаются щетины.

– Не там, повыше, – заскорузлым пальцем Жан вычерчивает в воздухе перед моим носом направленную вверх стрелу. – У тебя на щеках какие-то язвы.

Язвы?.. Господи милостивый…

– А я тебе говорил, что та девчонка из Триполи, с которой ты пытался забыть свою любезную Клер, какая-то подозрительная: лица не показывает, все время молчит. Подцепил небось заразу от этой молчуньи.

Девчонка из Триполи вовсе ни при чем. Я в отличие от Одноглазого Жана видел ее лицо, и не только лицо, но и все безупречное тело – никаких язв, кожа чистая и нежная, как лунный свет. Может, это со мной из-за солнца? Я давно уже не берегся его коварных лучей, думал, что за время похода привык.

– Да не пугайся ты так, Рене де Берни, – Жан смеется, хитро щуря единственный глаз. – Может, это и не из-за девчонки.

– А из-за чего? – Неужели он знает мою тайну, неужели догадался?

– Из-за чистоты! Ты скоблишь свою морду каждый день, она сияет у тебя ярче, чем доспехи у нашего графа Раймунда. – Жан подходит поближе, всматривается в мое лицо и добавляет: – А всем ведь известно, что от излишнего пристрастия к чистоте возникают многие беды и болезни. Вот я, например, купался последний раз еще во Франции во время переправы через Луару. Я бы и не замочился, если бы по пьяни не свалился с коня. Никогда не любил воду, а после зимовки у стен Антиохии так и вовсе ее возненавидел.