Книга Российский бутерброд - Геннадий Смирнов

Голоса прибывших на совещание, прервали пространные размышления Иван Иваныча. Он выключил компьютер, пригласил собравшихся занять свои места и открыл заседание кратким изложением своего видения ранее обозначенной проблемы с учётом полученной, из беседы с загадочным блоггером, информации. Присутствующие единогласно одобрили его выступление, даже особо не пытаясь высказывать свои мнения и предложения, что вызвало у Иван Иваныча некоторое разочарование с примесью раздражения. – Неужели им всё по барабану? Или просто не верят, что у нас можно что-то кардинально изменить? Почему тогда сидят здесь? Могли бы спокойно оставаться на своих местах. Наверное, боятся, что, если уйду я, уйдут и их. Но тогда почему ничего не хотят делать, чтобы этого не случилось? – Думал Иван Иваныч, глядя на таких разных своих подчинённых. Одни из них, как двоечники в школе, сидели глядя в стол – только бы не вызвали. Другие смотрели на него с явно выраженным, отчего казалось напускным, вниманием. Третьи – всячески старались изобразить титаническую работу ума по решению важнейших государственных задач. И тут же сам себе ответил: – Конечно, все мечтают остаться на своих местах, а кое-кто, может быть даже, думает о повышении, но делать для этого ничего не хотят, потому что не привыкли. Ты это дело заварил, ты и тяни. Дашь указание, от которого не отвертеться, – может выполнят, а так… сам виноват. Одного надо заставлять, чтобы докладывал перед началом учебного года о состоянии учебных заведений, другому в интернете найди подпольные казино, тогда он что-либо против них предпримет, третьему ещё что-то надо сделать, чтобы он свои обязанности начал выполнять. Может я и без них обойдусь? – Завершил размышления Иван Иваныч и ещё раз окинул взглядом присутствующих. – Надо об этом подумать, – и внутренне улыбнулся, представив лица тех, кому он объявит о непригодности. Но это так, шалость.

XVII

Обстановка и настроение в стане Партии, естественно, коренным образом отличались от состояния и настроя победителей. Подчинённые Василь Васильича, в отличие от соответствующих персон по ту сторону политической границы, сидели в совершено одинаковых позах. Хотя, лиц их не было видно, – из-за покорно и скорбно склонённых голов видны были одни макушки. Зато эти макушки были разными: от устойчиво лысеющих и совсем лысых, принадлежащих опытным партийцам до густых разноцветных шевелюр молодой партийной поросли. И мысли под этими макушками, скорей всего, были такими же не похожими, потому что нарушилась, казалось бы, незыблемая стабильность их положения, стройность и монолитность рядов, предусматривающие такое же единое мышление. Борис Борисыч, на макушку которого сейчас обрушивался, словно снежная лавина, необузданный, но справедливый гнев Василь Васильича, думал, например, о том, что он уже совсем не спикер, а в лучшем случае – один из вице. Один из… – это хорошо, если будет так. И сгибался всё ниже и ниже под тяжестью слов шефа и своих не менее тяжёлых мыслей. А если, после всего произошедшего, Партия вообще не доверит представлять её в законодательном органе? Что тогда будет с гениальным сыном и его бизнесом?

У других заслуженных партийцев мысли были не веселей. Кто-то с сожалением вспоминал, что не помог какому-то влиятельному бизнесмену и сейчас, естественно, может не надеяться на его помощь в получении тёпленького места в его компании. Другой корил себя за недальновидные выступления против руководителей некоторых госкорпораций и самих этих непонятных экономических образований. Третий, на чём свет стоит, поносил непредсказуемый электорат в лице неблагодарного народа, на алтарь которого, как ему казалось, он положил свои лучшие годы, разругавшись со всеми, с кем только можно. А сейчас может оказаться у разбитого корыта, через трещину в котором утекут безграничные возможности, и останется только квартира в Москве, депутатская пенсия и карманные деньги на пиво в сумме гонорара за участие в какой-нибудь «Большой стирке», «Пусть говорят» или другом подобном шедевре нашего телевидения. Немного больше перспектив, вероятно, было у молодой поросли, отчего и мысли посещали её разноцветные волосатые макушки, совсем другие. Мозги под этими макушками ещё не успели зачерстветь от махрового консерватизма, и радостно размякнуть от реформаторского оптимизма, поэтому были свежими и естественными, а следовательно, воспринимали окружающую действительность наиболее адекватно и реагировали на неё настолько прагматично, насколько того требовали, заложенные в них мудрой природой, инстинкты. А они требовали сохранять генофонд. От этого Наши спокойно могли стать Вашими или ещё чьими-нибудь, а Молодая Гвардия вдруг трансформировалась в ВЛКСМ. И в этом нет ничего страшного: всё можно списать на молодость, не оформившиеся характеры и, уж тем более, политические пристрастия. Они, несмотря на свою определённую ограниченность, хорошо понимали, что нужны всем. Хотя многие из них родились уже после крушения исторического материализма, всё равно знали: «Партия сказала – надо. Комсомол ответил – есть!», потому что впитали это с молоком матери. Без молодой смены не обходится никто: ни коммунисты, ни демократы, ни бандиты. Василь Всильич, устраивающий разнос своим подчинённым, одновременно тоже успевал между строк думать о себе. Его положение, безусловно, отличалось от вышеупомянутых категорий граждан, но по-своему, всё же, не было совсем безоблачным. Больше всего тревожила перспектива вновь остаться сбоку от верховного кресла. Правда, казалось, что тревога эта возникла не из-за кресла, как такового, а из-за потери, в этом случае, возможности исправить то, что ещё можно исправить. Но обычно это первое, чем объясняют своё стремление придти во власть. И это, вроде бы, благородная цель, которой потом оправдывают средства для её достижения. Собственно все социальные потрясения во всех странах изначально происходят из-за этой цели. Но это только первая стадия. Потом работа над ошибками превращается в производство собственных ошибок, но здесь вступает в силу аксиома «не ошибается тот, кто ничего не делает», отчего этот процесс возводится чуть ли не в ранг наивысшей заслуги перед отечеством. При этом робкие попытки напомнить о другой, не менее значимой мудрости, утверждающей, что только дураки учатся на своих ошибках, совершенно не принимаются во внимание. Более того, они вызывают раздражение, потому как «неча со свиным рылом лезть в калашный ряд», без сопливых скользко. Но пока идёт наслаждение непререкаемостью авторитета, где-то на пороге уже сучит ножками очередной любитель поискать соринку в чужом глазу, и начинается всё сначала. Может так и должно быть? А может быть именно из-за этого мы там, где мы есть?

Как бы то ни было, но именно поражение Партии придало Василь Васильичу уверенности в необходимости вернуться на Верх. Если раньше, когда всё было предсказуемо, параллельно-перпендикулярно и просматривалось на годы вперёд, он об этом почти не думал. То есть не думал о результатах, а просто ждал назначенного срока, как данного Богом, то сейчас в нём проснулся азарт, который он сам для себя объяснял как раз той самой причиной, упоминавшейся выше. В то же время он видел, что обстоятельства складываются не в его пользу, и, если ничего кардинально не изменить, то работать над ошибками или производить их будет кто-то другой. Но, как говорится, нет худа без добра, тем более что Василь Васильич не из тех, кто покорно опускает руки перед капризами судьбы. Фатализм, в принципе, был ему не чужд, но и лежание на печке в ожидании подарков судьбы – не в его характере. Он обладал способностью обращать в свою пользу то, что, казалось бы, никогда не может её принести. Пусть даже карта ляжет так, что опять придётся наблюдать со стороны на неуклюжие, по его мнению, действия Иван Иваныча, – на этом свет клином не сойдётся. Понятно, что после раскола в их рядах у Василь Васильича будут все основания не соглашаться на сегодняшнюю его должность, да и его оппонент уже вряд ли её ему предложит, даже, если бы и захотел. Закон обязывает назначать второе лицо из победивших. Тогда уже ни Мама, ни кто-либо другой, имеющий право давать ему указания, не будут иметь на это никаких оснований. Если они хотели продолжать свою привычную жизнь, надо было более искусно, а может быть наоборот, настойчиво руководить процессом. А сейчас возможность почти упущена и вряд ли их будущее останется таким же безоблачным. Правда, с их возможностями не пропадёшь, но просто жить и наслаждаться радостями жизни – этого для них уже не достаточно. Они должны играть нами, как в шахматы, получая удовольствие от движения фигур и его результатов. Возможно, на это даже делаются немалые ставки, но его, Василь Васильича, это, вскоре, вероятно, уже не будет касаться. Никем он им не нужен. Следовательно, у него есть совершенно веское основание раствориться в среде, таких же, как и он, – бывших и спокойно пожинать плоды предыдущей деятельности. Может даже создать какой-нибудь клуб. Недостатка в его членах не будет. Там у них, на Западе, редко кто задерживается наверху надолго. Уходят полные сил и энергии, а главное – не до конца реализовавшими свои задумки и амбиции. Эта мысль вдруг, как будто, открыла перед Василь Васильичем невидимую дверь в пространство с такими перспективами, по сравнению с которыми все его недавние намерения стали выглядеть более чем бледно. Внезапно в его воображении – хотя это и не было ему свойственно – появились очертания грандиозного проекта, реализация которого очень даже стоит всей предыдущей жизни. Он уже видел себя в кругу единомышленников, собравшихся в одной из любезно предоставленных им же резиденций, затерянной где-нибудь в Альпах или Пиренеях. То же воображение, почему-то, не давало вырваться за рамки стереотипов тайных орденов и облачило присутствующих в чёрные бархатные мантии с атласным подбоем. Лица их зачем-то скрывали маски, хотя в этом не было никакой необходимости, ибо все друг друга прекрасно знали. Тёмные своды помещения со следами копоти от часто используемых свечей и ритуальных факелов усиливали ощущение магической таинственности происходящего и могущества сидящих за большим и массивным овальным столом. И по одной из коротких его сторон, в кресле чёрного дерева с высокой резной спинкой – он – Магистр Ордена. Не исключено, что имена, возможно, придётся поменять. Но откуда такая уверенность, что согласятся именно с его кандидатурой? А кто ещё? Злобный мадьяр? Бесспорно, для таких дел кандидат подходящий, однако он, скорей всего, ещё поправит своими галлами: их недовольство увеличением количества незваных гостей, стремящихся в чужой монастырь со своим уставом, наверняка, снова вынесет его наверх. Кроме того, это не его идея, да и в средствах он довольно стеснён по сравнению с некоторыми. Нет у него ни Ромы, ни ничьих недр. Кстати, надо эту тему с Мамой и её людьми перетереть, их это должно заинтересовать, это может дать им возможность попередвигать фигурки на гораздо большей доске. А ведь это прекрасный повод убедить их в целесообразности самому отойти от дел и перескочить на более высокую ступеньку. Там-то я им наверняка буду нужнее, к тому же смогу уйти красиво. А может они уже вообще списали меня? Иначе, почему ничего не предпринимали, чтобы удержать ситуацию под контролем? Неужели договорились с ним? Зря, он не так предсказуем и покладист, как казалось раньше, а дальше будет только хуже, терпеть он их не станет. Нет, скорей всего, с их стороны – это результат обычного нашего разгильдяйства и чрезмерной самоуверенности. Всё было настолько стабильно и распланировано, что казалось – по-другому и быть не может. Ан, может и ещё как. Ладно, как бы то ни было – надо действовать. И первое, что необходимо сделать – это предложить в качестве кандидата от Партии нового столичного градоначальника. Молод, по-хорошему амбициозен, прошёл многие хозяйственные и политические ступеньки, полон сил и энергии по воплощению в жизнь планов развития города на благо трудящихся. Под его рукой почти десять миллионов электората. Да, но прежде надо всё решить с Мамой, а потом уже поручить Борисычу объявить о таком моём решении, то есть – решении Партии. Главное сделать это вовремя, иначе, если узнают раньше положенного, шансы его, и без того не большие, сойдут на нет. Решат – если Сам решил не участвовать, значит партийные дела совсем плохи и тогда сторонников никакими калачами не соберёшь. Хотя их и так уже, вряд ли наберёшь необходимое количество. Хорошо, а что изменится, если всё же решить пойти самому? Будет ещё хуже, потому что выборы примут действительно реальный характер. Столкнутся два мощных административных ресурса, но ни одна из сторон не сможет воспользоваться им, как привыкла это делать, а по-другому – это уже не ресурс, а честные и объективные выборы – именно то, на чём вылез Иван Иваныч со своими ЭРЭСовцами. А Партия уже отвыкла от такой борьбы, а многие вообще не подозревают о возможности проведения выборов таким образом. Они считают, что административное давление это вполне нормально и в рамках демократии, ибо пересели из одних высоких кресел развитого социализма, где такая выборная система, или как сейчас говорят, – технология, – выдавалась за самую высокую вершину достижений демократии, в другие высокие кресла, но недоразвитого капитализма. И развивают его в соответствии со своим видением проблемы. Что поделаешь, если то бытие навсегда сформировало и определило их сознание, и сейчас, как они не стараются, не могут вырваться за его рамки. Ведь не всё тогда было совсем уж плохо, почему же не перенести его на сейчас. Ну и что же изменится от участия Василь Васильича в главных выборах? Наиболее вероятно – ничего, кроме появления его политического трупа, к которому, кстати, будет соответствующее отношение со стороны потенциальных членов Ордена. Нельзя, так же, забывать об их, мягко говоря, сомнениях в целесообразности видеть Василь Васильича вновь во главе почти одной шестой части суши. А как они сомневаются, совсем недавно увидела и продолжает наблюдать оставшаяся часть земной поверхности. Дело вовсе не в Каддафи, который, кстати, совсем не потакал исламскому фундаментализму, не имел оружия массового уничтожения и просил, так называемых, повстанцев не доводить дело до гражданской войны. На его примере показали всем, кого это может касаться, что может произойти, если товарищ не понимает по-хорошему. (Железный аргумент в беседе с Мамой). Если до этого дойдёт, встанет большой вопрос, захотят ли они видеть среди себя вообще, не говоря о руководящей должности, такого недальновидного человека.