Книга Тропами вереска - Марина Суржевская

– Все морок, – шепчу я неслышно.

– Живое все, – отвечает Шайтас. И снова прикосновение к моему плечу или это ветка дерева меня тронула? – Не упрямься, – голос рядом, возле уха. – Останься сама, Шаисса. Ильмир не вспомнит. А вспомнит – лишь хуже будет, никогда он с твоей сутью ведьминской не смирится. Хочешь еще раз сталь его клинка в груди ощутить? Не противься мне… Все равно итог один. Сама знаешь. Никто еще от меня не ушел…

– Он меня вспомнит… – прошептала я.

– Так что же? Он таких, как ты, всей душой ненавидит. И причины на то есть…

– Не ты ли постарался? – бросила я.

– У каждого свой путь, Шаисса, тебе ли не знать. Ильмиру – ведьм убивать. Тебе – ведьмой жить… Такая, как ты, всех, кого он любил, извела…

– Не такая! – закричала я, сжимая кулаки. – Я никому зла не делаю!

– Так ли? – вкрадчиво спросил за спиной демон. – А как же супруг твой венчанный? Тот, кому у алтаря клятвы давала? Помнишь, что ты с ним сделала? Как прокляла?

– За дело…

– Так что же? И его кто-то любил… А ты человека погубила, извела. Так чем ты лучше?

– Я не могла по-другому! – в отчаянии выкрикнула я.

– Могла… – Снова теплое прикосновение к виску. – Могла. Не хотела… могла терпеть, правда ведь?

– Прекрати! – выдохнула я.

Ступила ногой в заросли крапивы, замерла и пошла по жгучим листьям уверенно. Жжет. Настоящая. Да для ведьмы это все равно что по цветам идти. Демон рассмеялся за моей спиной, а я ахнула. Потому что злая трава обернулась красными маками: яркими, душистыми, словно кровь под ногами алая. Я замерла, закинула голову, обхватила себя руками. Стояла посреди цветов в одной рубашке, смотрела, как горят в черном небе огромные звезды и плывут облака. Одно отделилось, сползло ниже, мимо ветвей, легло мне на плечи, словно мантия. Обернулось белым мехом, теплым, невесомым.

– Королевой станешь, ведьма, – снова шепнул Шайтас, – смотри…

Сияющие звезды свились в корону, увенчали мою голову. Деревья ветви приподняли, и между ними задрожал воздух, налился серебром, стал зеркалом. Я закусила губу, глядя в него. Красные маки, рыжая красавица… глаза сияют не хуже звезд на короне, мантия такая, что и у великой княжны всех земель не сыщется. За спиной – никого, хоть и чую тепло чужого тела рядом, дыхание на виске.

– Нравится тебе то, что ты видишь, Шаисса?

Я затаила дыхание. В зеркальной глади позади меня отразился дом белоснежный, с колоннами да каменными стражами.

– Или другой хочешь?

Дом вырос в замок, взвились ввысь остроконечные башни. У ворот стражи – нечисть зубастая и клыкастая, целое войско…

– Все для тебя будет. Что человек тебе дать может? А я – целый мир…

– Мир зла и нечисти, – прошептала я. Сжала зубы и снова посмотрела в зеркало, но ни замка, ни короны там уже не было. Лишь бледная девушка в ночной рубашке. Морок. Как есть – морок… – Нет! – резко сказала я, глядя на свое отражение. – Хоть корону всех миров посули, а не поверю! И не приду к тебе… пока силы есть, бороться буду!

– За что ты борешься, глупая? За кого? Не твой он…

Я не ответила. И во сне сжала ладони до боли, впиваясь ногтями в кожу. Просыпайся, Шаисса, просыпайся…

* * *

Очнулась, словно из омута вынырнула. Впрочем, так оно и было. Леля посапывала во сне, на окне свернулся черный кот, Тенька тонко тявкнула, когда я встала. А я поняла, что больше не усну, хватит с меня на сегодня снов. Вышла на порог, как была, в ночной сорочке, босиком. Зябко, сыро, а мне в радость, в голове прояснилось, легче стало. Кое-что из моего кошмара покоя не давало. То, что Шайтас про бабушку сказал. Неужто правда? Постояла, раздумывая. Вернулась в дом.

Будить детей негоже, так что, прихватив из сундука свой мешок, я ушла в баньку, что кособоко стояла у дальней стены лесного домика. Здесь пахло плесенью и пылью, я чихнула несколько раз, сплюнула с досады. Убраться надо бы… Вытащила два зеркала: одно побольше, в оловянном ободе, с завитушками, второе – поменьше, тусклое, в паутинке патины. Поставила друг напротив друга, свечу сбоку зажгла. Маленькое зеркальце – бабушкино, так что есть надежда до мира духов дотянуться. Мельком глянула на свою ладонь – ожог пропал, как не было. Значит, забрал демон. Ну, и на том спасибо!

Села, косу расплела, гребешок взяла, провела по прядке.

– Приди, бабушка, мне косы чесать, гребнем костяным, твоим подарком… – затянула я, всматриваясь в коридор зеркальный. Тени там проносились, пламя свечей выхватывало то морду оскаленную, то бледные лица.

Я грань держала да приглядывалась, чтобы вместо родной души нечисть в мир не пустить. Дверца маленькая, размером с зеркальце, да и через такую может целое полчище вылезти. Хитрые они, оборачиваться умеют, прикидываться. Так что я смотрела остро, придирчиво. Свеча оплыла почти, когда в глубине лицо появилось: сморщенное, маленькое, лишь глаза голубые да веселые, как при жизни были. За лицом и вся фигура показалась – сухонькая, но прямая. Такой она и была – несгибаемой.

Я дыхание затаила, боясь спугнуть.

– Ты ли то, бабушка? – шепчу, не веря. Все же первый раз зову. Не хотела покой тревожить да себя в ведьмином обличии показывать. И испугалась, что бабушка не признает, увидев в чужой личине, уйдет. – Я это, Шаисса!

– Да нешто кровинушку не признаю, – усмехнулась она. Посмотрела с изнанки мира, головой покачала. – Что ж ты наделала, милая? Зачем на сговор с демоном пошла?

– Не могла иначе, – прошептала я, сглатывая судорожно. – Прости…

– Зачем прощения просишь? – вздохнула бабушка. – Тебе жить. И выбор тебе делать… а то, что по-другому не могла, так знаю, сама тебя воспитала! Ладно, чего уж там, не за тем ведь меня звала? Силой зря разбрасываешься.

– Не зря, – возразила я, помолчала, собираясь с мыслями. – Восемь лет назад, когда я заклятие наложила на супруга, случилось что-то. Помню, что упала в беспамятстве, помню разговор с демоном, а потом – наказание. За то, что сделала, он повелел восемь лет дань отдавать, ведьмой в лесной норе жить. И путь указал, куда идти. А Леле за то, что помогла мне, березой век коротать, пока не засохнет. Я думала, что так и должно быть, что кара такая, а теперь вот задумалась. Что на самом деле произошло? И почему Шайтас тебя поминает, говорит, что отмолила ты меня?

– Трудные вопросы, внученька, – вздохнула бабушка. Поправила на седой голове белый платок. – Я ведь тебе говорила, что за все платить надо, а таким, как мы, зла творить ни за что нельзя. Светлая ведающая может открыть врата с изнанки мира так широко, что вся нечисть наружу выползет. Вот демон и старается, завлекает. Только очень светлая душа способна его победить, а устоять перед ним сложно, милая, – бабуля вздохнула, потеребила кончики платка. – Кто тебе нашептывал восемь лет назад, что отомстить надо? Кто супругу твоему мысли злые внушал? Понятно, что сам князь виноват, кто-то отмахнется от таких мыслишек, устыдившись, да лишь нежнее любить станет, а он послушался…