Книга Операция "Булгаков" - Михаил Ишков

«…и Сталин в те годы был далеко не так всемогущ, как теперь уверяют продажные писаки».

«…обрати внимание, как буквально у всех на глазах рождается очередной миф, вокруг которого выстраивается Большая ложь. Теперь всей прогрессивной общественности наконец-то доступно объяснили, что страдающий приступами неутолимой злобы и всепожирающей жажды мести Петробыч, оказывается, еще в утробе матери мечтал пускать кровь и держать всех в кулаке».

«…Скорее, наоборот. Конечно, не берусь утверждать, что он висел на волоске, но к середине 1926 года перспектива потерять власть была для него реальна как никогда. Он сидел на бомбе. Этой бомбой было письмо Ленина XII съезду РКП(б). Там есть интереснейшая глава «О Генеральном секретаре», а также «Добавление к письму», в котором Ильич ставил вопрос о перемещении Сталина с поста Генсека, на который тот же Ленин выдвинул его…»

– Можешь не записывать, в переданных тебе папках есть материалы на эту тему. Поищи.

«…кризис власти особенно обострился в июльские дни 1926 года, когда «новая оппозиция» в лице Троцкого, Зиновьева, Каменева, Крупской, Пятакова, Лашевича, Муралова и других двинулась в решающий штурм на сталинское политбюро».

«…Оппозиционный блок объединил значительную часть старой партийной гвардии. В его состав вошли 7 из 12 членов ЦК, избранных на VII съезде партии, 10 из 18 членов ЦК – на VIII съезде, 9 из 16 членов ЦК – на IX съезде (не считая умерших к 1926 году)».

«…это был хорошо продуманная атака. Она велась на всех фронтах. Прежде всего, на партийном. В адрес назначенного на июль того года пленума ЦК было направлено «Заявление 13-ти», в котором помимо обоснованных замечаний о наличии острых проблем в стране (отставание в развитии промышленности, рост безработицы и розничных цен и т. д.), а также справедливого предупреждения о нарастании кризисных явлений в экономике и растущей бюрократизация партии, – содержалось требование обнародования полного текста ленинского «Письма к съезду».

Это был ударный пункт «Заявления».

«…в этом требовании отчетливо просматривалось влияние Г. Е. Зиновьева и особенно Л. Б. Каменева. Лев Борисович, знавший Сталина по ссылке (они вместе отбывали ее в Туруханском крае, вместе возвратились в Петроград после Февральской революции), на примерах объяснил «символу победы в Гражданской войне», насколько вырос Петробыч за эти годы. Его поддержал Зиновьев. Не без труда им удалось убедить революционного небожителя в том, кто их главный враг. С пеной у рта они доказывали «теоретику победы» – первый, кому необходимо отрезать голову и ни в коем случае не приставлять ее обратно, это нынешний Генсек.

Пока не поздно.

Отсюда остервенение, которое вызвала у оппозиции пьеса Булгакова, ведь в партийных кругах не было секретом, кто в политбюро и с какой целью настоял на ее постановке. Многим было известно, что этот спектакль стал ответом Троцкому и другим оппозиционерам на «Повесть непогашенной луны».

«…Вообще в последнее время некоторые продажные писаки, вырядившись историками, взяли в привычку излагать события тех лет, особенно борьбу за власть, как некую бездушную машинерию, либо как сражение «добра» со «злом», которое, естественно, олицетворял Сталин.

Конечно, Петробыч разошелся с коллегами по «тройке» Зиновьевым и Каменевым, а еще раньше с Троцким, не на голом месте. На кону стоял решающий для судеб революции в России вопрос: что важнее – государственные интересы страны, требовавшие «построения социализма в отдельно взятой стране», или готовность к оказанию помощи мировому пролетариату, который, как казалось и во что страстно верилось, должен был со дня на день броситься в атаку на мировую буржуазию.

Исторические фигуры, ввязавшиеся в драку, вовсе не были бездумными автоматами или бесстрастными выразителями идей.

Это были личности…

Это были бойцы, прошедшие школу подполья, закончившие ленинские университеты. Каждому из них посчастливилось потрудиться вместе с Ульяновым, чья политическая интуиция была на недосягаемой даже для его сподвижников высоте[41].

В октябре 17-го они, малые числом, не побоялись вырвать власть из рук перетрухавшей до потери разума буржуазии. Решимость идти до конца они выковали в огне Гражданской войны. Власть в их понимании являлась важнейшим инструментом, необходимым и обязательным условием осуществления куда более высоких целей, чем возможность всласть поесть и сладко поспать. Их никак нельзя было назвать простаками или мелкими интриганами, хотя таких в рядах «левых» и «правых» тоже хватало…»

«…тем не менее ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов душевную смуту, обострившуюся в верхушке партии после победы в войне и смерти Ленина; настороженное, до холодка в сердце, отношение входивших в узкий круг вождей к притязаниям соперников на власть, и в этой борьбе важным преимуществом являлся дар (его можно было бы назвать «ленинским») верно угадывать политическую перспективу».

«…Как раз в этом Троцкий значительно уступал Сталину. В то время как Петробыч в течение нескольких лет подминал под себя аппарат и выстраивал партийную вертикаль, Лев Давыдыч ждал, когда его призовут к власти. За то время, пока Ленин умирал в Горках, «организатор и вдохновитель победы в Гражданской войне» ничем и ни в чем, кроме разве что в публицистике, не обозначил свои претензии на лидерство, и партия окончательно утратила веру в него».

«…Роковым просчетом следует считать его отсутствие на похоронах Ульянова».

«…как, спрашиваешь, Троцкий оказался на Кавказе?

18 января 1924 года Лев Давыдыч по совету врачей отправился в Грузию для поправки здоровья. Сообщение о смерти Ленина он получил в Тбилиси. Казалось, вот он, исторический шанс!.. Стоило Льву Давыдычу появиться в Москве, как он по праву победителя – пусть и не без труда, пусть и не без активного сопротивления со стороны «тройки» – сумел бы захватить власть. Вместо этого Лев Давыдыч неожиданно решил – чтобы успеть на траурные мероприятия двух дней недостаточно и отправился в Сухуми лечиться от ангины!»

«…Как вспоминал Микоян, «…еще в 1923 г. в стране начала летать гражданская авиация. Тогда у нас также работала германская воздушная компания «Люфтганза». В частности, ее самолеты совершали рейсы в Ростов…»

По мнению Микояна, Троцкий «мог как глава Реввоенсовета для такого экстренного случая воспользоваться военным аэропланом – долететь на нем до Ростова или Харькова, а оттуда поездом».

В любом случае Троцкий имел возможность направиться в Москву, чтобы, пусть и с опозданием, но присоединиться к выражению всеобщей скорби по поводу смерти вождя.

Он мог успеть – но не успел! Отказ Троцкого сделать все от него зависящее для прибытия в Москву показался Микояну «возмутительным поступком, характеризующим его личность с самой отрицательной стороны».