Книга Легион Безголовый - Сергей Костин

Прохладно. Под грубой накидкой из мешковины, кроме спортивных штанов и футболки с надписью “Спартак”, ничего нет. А на улице плохонькое лето. Синоптики опять что-то намудрили. Заморозки, со всеми обстоятельствами в виде снега, морозного ветра и свисающих с крестов сосулек.

Лица людей, окружающих меня, скрыты накидками. Практически все босиком. Я смотрю на свои ноги. Кроссовки на глазах тают, и я остаюсь стоять ;на скрипучем снегу разутым. Хорошо хоть в носках. Но холода не чувствую. Я же не совсем с ума сошел, шонимаю, что в данную минуту нахожусь в своем кабинете, а не на темном кладбище.

Пристраиваюсь за спину одного из слуг загадочного Его. Топаю ногами, ворочаю языком, произнося непонятные слова. Кровь в тазике плещется, норовит вылиться. Приходится переключить внимание на тазик. В красном зеркале вижу смутные фигуры, лица. Они смотрят на меня, заставляя проникнуться уважением к действу, которое происходит вокруг.

Спина впередиидущего останавливается. От неожиданности я натыкаюсь на него. Кровь все же яереплескивается и слегка пачкает спину впередистоящего человека.

— Пардон, — говорю я.

Но на мои извинения никто не обращает внимания. Люди, спрятанные под капюшонами, обступают большую каменную плиту, на которой нет ни Одного искусственного венка, ни одного засохшего цветка. Нет даже традиционного в таких случаях стакана с разбавленной дождем водкой и намокшей под открытым небом сигаретой. Плита на удивление гладкая, идеально плоская и черная на цвет. Делаю вывод, что покойник, тот, что под плитой, Уважением окружающих при жизни не пользовался, имел стойкую аллергию на цветы, не пил, не курил.

Людей с подобными характеристиками на земле раз, два и обчелся. Если поворошить статистику, непременно узнаем, кто прячется под черной плитой.

Между тем типы, пришедшие вместе со мной поклониться усопшему, совершенно не спешат поклониться. Встают в большой круг и, мелко постукивая голыми пятками о снег, трясут руками, словно на празднике “Здравствуй, солнце”. Разом вспыхивают сотни свечей, прилепленных без всякого порядка на крестах, надгробных камнях, а то и просто воткнутых в снег.

— Ни хрена себе! — восхищаюсь я, рассматривая гирлянды. — Бардак, а не праздник!

На меня оборачиваются. Очевидно, я сказал совершенно не то, что следовало. Поэтому приходится объяснять:

— Новенький я.

Меня не слушают, подталкивают к черному камню. Тазик, к которому я уже как бы и привык, отбирают. Зачем, понимаю через секунду. Выливают красную жидкость мне на голову, даже не предупредив. Странно, но предположительно кровь оказывается вишневым вареньем, причем горячим. В морозную ночь особенно приятно принять душ из горячего вишневого сиропа.

Но толпа не останавливается. Силком загоняет меня на черную плиту. Там, на подстилке, лежит белая курица со связанными лапами. В моих руках оказывается острый нож. Стоящий рядом товарищ в капюшоне кивает на бедную курицу и говорит собравшимся, что, мол:

— В этот торжественный для всей планеты час, мы, собравшиеся в этом прекрасном месте слуги Его, приносим в жертву белую птицу…

— Курица не птица, — поправляю я выступающего.

Товарищ благодарит и продолжает:

— …Белую не птицу и слезно умоляем Его прийти к нам, чтобы навести в мире должный порядок и возглавить преданные Ему войска.

Сам не знаю почему, прижимаю курицу коленом и с одного замаха отделяю ее голову от ее же, соответственно, тела. Куриная кровь стекает на плиту, образуя пятиконечную звезду. Тушка курицы убегает за кресты. А народ вокруг шумит, воет, машет руками. Про то, что слова непонятные говорит, не упоминаю. Я уже понял, что попал в секту сумасшедших, которые нормальных слов знать по определению не могут.

Плита подо мной вибрирует, снег по краям ее .шипит и с невероятной быстротой тает. Мне пятки не прижигает, но чувствую, что в принципе горячо. Я в истерике. Хочу броситься на плиту всем телом, дабы выразить свое почтение Ему, но сопровождающие меня товарищи волокут мой безвольный организм прочь. Вне плиты аккуратно бросают в сугроб. Остыть и прийти в себя.

Я не теряю сознания. Я все вижу и слышу. На уголке черной плиты появляется светящийся прямоугольник, совсем крошечный. Несколько раз моргнув, гаснет, и на его месте высвечиваются незнакомые знаки, явно кабалистической направленности. Следом вереница цифр, снова знаки, несколько строчек латиницы. Под черным камнем рождается чуть слышный короткий писк. Камень вспыхивает голубым сиянием и вдруг изрыгает из себя музыку такую же, как в самолете, где мы с Машкой сутки промаялись.

Из могильной плиты, умеющей вытворять такие занимательные вещи, прямо в голубое сияние выплывает хорошо отесанный кирпич, на одной грани которого легко читается надпись: “Начните церемонию с нажатия этого кирпича”. К кирпичу тянется один из приглашенных на тусовку и со всей силой вдавливает его в сияние.

Черная плита с неприятным звуком трескается от центра. Узкие и глубокие трещины, как паутина, покрывают прямоугольный камень. Плита выпучивается, и из-под нее доносится дикий крик.

— Да что это такое? — спрашиваю я сам себя, понимая, что в мире происходят невероятно неправильные вещи. Если дурость со свечами и тазиками как-то вписывается в реальность, то горбатая надгробная плита, под которой кто-то неведомый вопит, не лезет ни в какие уголовные рамки.

Окружившие корчащуюся плиту сумасшедшие, подбадривая того, кто под плитой, вопят во все гланды:

— Дыши! Дыши!

— Еще немного!

— Тужься! Тужься!

В центре плиты взрывается стеклянной щебенкой фонтан. Летит во все стороны каменная шрапнель. И в центре поломанного надгробного камня высовывается страшненькая такая рука.

— Это надо немедленно прекратить, — шепчу я и хватаю за рукав ближайшего сумасшедшего. — Товарищ, где здесь телефон?

Капюшон временно задержанного за рукав поворачивается. И на меня смотрит, кто бы мог подумать, прапорщик Баобабова собственной персоной. Знакомого до каждой липучки бронежилета не наблюдаю. Армейских ботинок тоже. Машка босиком, в мешковине. Страшное подозрение возникает в умной лейтенантской голове.

— Ты?.. С ними?.. Как же ты могла?

Мария Баобабова, сотрудник отдела “Пи”, крутит пальцем у виска:

— Лесик, ты совсем или понемногу? Куда с ними? Между прочим, я тоже показания читаю. И капитан просматривает. Вон он у березок. Так что ручонками не балуй.

Вижу капитана. Угробов стоит, прислонившись плечом к статуе плачущей девы без ребенка, смолит одну за другой сигареты, прикуривая их у натыканных вокруг свечек. Взгляд его заинтересован, но паники не замечаю. У капитана Угробова выдержка железная. А то, что он шарит рукой по ребрам в поисках любимой кобуры, еще ни о чем не говорит.

Успокаиваюсь. В самом деле, что это я? Читать показания спокойно и то не могу.

Баобабова толкает меня и говорит: