Книга Мухосранские хроники (сборник) - Евгений Филенко

– Количество при низкой себестоимости материала дает что? – вопросил Зайцер, глумливо усмехаясь. – Прибыль!

– Нам даже не пришлось прилагать усилий, – сказал Двудумов. – Никаких дополнительных капиталовложений. Все свершилось само! Где ж нам было бы взять столько высококлассной литературы, чтобы насытить спрос? Шедевры – штучный товар, за один месяц гениальную книгу не сочинишь, на это потребуются годы и годы. А теперь что? Шедевры и не нужны. Нужна сменяемость обложек на магазинной полке. Нужны новые имена. Причем не всегда это новые сочинители текстов…

– Бывали, небось, в книжной лавке возле полки с дамскими детективами? – спросил Зайцер. – Кто там нынче в фаворе… Звонцова, Деникина, Горшкова?

– «Утка для Кощея»! – сказал Двудумов, и оба загоготали, даже по бледному лицу девушки Митрофанской прошла какая-то живая тень.

– Так вот, – сказал Зайцер, отгоготавши. – Это один человек. Точнее, одна бригада.

– Берется нехитрый сюжетец, – пояснил Двудумов. – Лепится какой ни есть текст. Орфография там, пунктуация… с этим пока строго, хотя и то, думаю, скоро отойдет в прошлое. Обложка там… тяп-ляп… и готова книга. А вы не знали?

– Наверное, я пропустил эти эпохальные изменения, – сказал Кармазин с жалкими потугами на сарказм.

– Вы слишком медленно пишете, Михаил Вадимович, – назидательно молвил Двудумов. – Выпали надолго из процесса. И ту нишу, которая была уготована судьбой для ваших произведений, давно уже заняли, поделили и сто раз переделили другие люди. Писателями их назвать я бы поостерегся, памятуя свое из прежних еще времен заимствованное представление о смысле этого звания… Но факт налицо. У вас был шанс, но вы его упустили. Не скажу, что следование новым веяниям добавило бы вам чести и благополучия, но определенно вы не бедствовали бы.

– Я знаю, – деликатно заметил Кармазин, – что у любого автора найдется свой читатель…

– Тоже мне аргумент! – фыркнул Зайцер. – Читатель сыщется и у мозольного пластыря. А ты попробуй продай мозольный пластырь по цене книги!

– И, однако же, вы сидите в моей квартире поздним вечером, – напомнил Кармазин несколько раздраженно.

– Сидим, – кивнул Двудумов. – Потому что некуда нам деться от очевидного и данного нам в болезненных ощущениях факта существования вашего романа.

Наступила тягостная пауза, на протяжении которой Кармазин пытался разозлиться настолько, чтобы как-нибудь подвести этот безумный разговор к логическому завершению и лечь спать, предварительно хвативши стакан какого-нибудь особенно злого алкоголя, а его визитеры шарили глазами по интерьерам, будто выискивая что-то, и ожидали от хозяина жилища хотя бы какой-то реакции на свои речи.

– Особенно точно чуют все гениальное бездари, – наконец заговорил Двудумов. – Во-первых, у них безошибочно срабатывает хватательный рефлекс. Хватай, грызи, топи… А во-вторых, зависть шевелится. Бывает, что бездарность прихотливо сочетается и с глупостью, тогда легче живется и им и окружающим. Но иной раз бездарь тоскливо осознает свою никчемность, безысходность, и жестоко, поверьте, страдает от такого осознания. Вы, я чай, уж приметили, что первыми от вашего романа встрепенулись персоны, как бы поделикатнее выразиться, не отмеченные перстом божьим?

– Отчего же, – сконфуженно возразил Кармазин, хотя понимал, что делает это исключительно из цеховой солидарности. – Вполне приличные люди, в подлостях и двурушничестве не замеченные.

– Пис-сатель! – проронил Зайцер, и в его устах это слово приобрело внезапно унизительный и даже оскорбительный смысл.

– Так вот, золотой вы наш Михаил Вадимыч, – продолжал Двудумов. – Роман ваш действительно гениален. Это эпохальное или, как сейчас принято говорить, судьбоносное событие не только в литературных кругах нашего города и области, каковые, сколь ни прискорбно это заметить всякому патриоту родных березок, центром мироздания не являются. Это событие не только в пределах нашей замечательной многонациональной культуры. Это, я не убоюсь утверждать, нечто новое во всей мировой литературе. А вполне возможно, и переворот. Ломка привычных, укоренившихся представлений о жанре, о воздействии запечатленного слова на человека и человечество. Это прорыв в какую-то абсолютно новую область искусства! Быть может, именно с вашего романа и начнет сбываться извечная мечта титанов литературы о воспитании человека книгой. Вы, я чай, уж констатировали то нетривиальное воздействие вашего опуса на некоторых с ним ознакомленных?

– Директор в реанимации, – проворчал Зайцер. – Как дочитал до места, где этот, как его, вон ту это самое… так и завалился.

– Я все еще не понимаю вашего тона, – сказал Кармазин ревниво. – Вы рады, что я написал свой роман, или не рады?

– Лично я рад, – твердо заявил Двудумов. – Прошу это учесть. Я счастлив, что дожил до этого дня. Поверьте, я плакал над его страницами. Как там у вас… э-э… гм… Все мы плакали. Даже Лев Львович, хотя сам он вряд ли в том признается.

– Я так и слышу «но» в ваших словах, – сказал Кармазин.

– И не ошибаетесь, Михаил Вадимыч, славный вы наш. Есть в моих словах «но». И превесомое. Вся беда в том, что ваш роман гениален. Это, если угодно, подлинный роман века. Но только мы его в обозримом будущем не издадим.

– Как – не издадите? – опешил Кармазин. – Ведь вы сами вот здесь…

– Дайте я скажу, – встрял Зайцер. – Вот вы принесли к нам роман в трех книгах. Даже если мы пойдем вам навстречу и издадим все это обычным для нас тиражом в пять тысяч экземпляров, то даже по минимальным расценкам должны будем выплатить вам гонорар в восемнадцать тыщ рублей!

– Это много? – осторожно осведомился Кармазин, для которого цифра показалась совершенно заоблачной.

– Это не деньги! – сипло заорал Зайцер. – Это тьфу! – Он действительно харкнул на пол и растер с торопливым тщанием. – Чего там… оформить как аванс, пустить роялти в зачет аванса… еще и должны нам останетесь… а может быть, и нет… Да разве же в деньгах дело?!

– Лев Львович поскромничал, – заметил Двудумов. – Мы не сможем издать ваш роман столь неподобающим тиражом. Если спрос на него не будет удовлетворен, возможны эксцессы. Читатели сначала разнесут вдребезги книжные лавки. Это ж вам не «Гарри Поттер» поганый… А потом, глядишь, примутся и за издательство. Тот случай, когда читателя травмировать просто опасно. Представьте себе, что кому-то взбредет в голову фантазия выпустить тиражом в пять тысяч экземпляров буханку обычного, относительно белого хлеба. И на том остановиться, полагая свой долг перед обществом исполненным! Как вы догадываетесь, народ этого не поймет. И конная полиция особого назначения не поможет. И никакие ссылки на экономическую эффективность никого не убедят… Роман ваш, Михаил Вадимыч, необходим человеку для его нормальной жизнедеятельности как хлеб, как воздух! И мы вынуждены будем издать его стотысячным тиражом. Электронная версия… смешно! Кто станет читать такое иначе, как на бумаге?! А когда этого окажется недостаточно – так оно и будет, я гарантирую, – нам придется его допечатать.