Книга Соперницы - Андреа Йорк

— Давай, я расскажу тебе, кем для меня были Боулинзы, семья Арабеллы, — осторожно предложил он.

— Да, пожалуйста, — согласилась она с облегчением.

— С чего начать?

— Расскажи мне про детство.

— Хорошо. — Он помолчал, собираясь с мыслями. Брови его сбежались к переносице. Он машинально отстегнул ремень безопасности, как будто это была преграда, мешавшая ему проникнуть в прошлое, и глубоко вздохнул. — Честно говоря, это был ад. И дома, и в школе. Я не был очаровательным ребенком. И не был любимым.

Дженни тоже нахмурилась.

— Трудно себе представить.

— Я был тощим, нескладным и болезненным, спокойно констатировал Норман.

— Ты? — удивилась Дженни. — Ну хорошо, и все же почему ты был нелюбимым?

Норман дернул плечом.

— Родители вообще обращали на меня мало внимания. Они были несчастливы. Им было не до сына. К тому же, как я уже пояснил, я не походил на ребенка, который одним своим видом вызывает умиление. А внешняя непривлекательность иногда внушает людям даже большее отвращение, чем внутренняя.

— Если бы это было действительно так.

— Очень часто это именно так.

Дженни поняла: для него это стало частью горького детского опыта. Сколько бы ни опровергала в дальнейшем жизнь это утверждение, в его сознании оно навсегда оставило свой след.

— Ты очень изменился с тех пор. — Дженни скользнула взглядом по его волевому, полному достоинства лицу, остановилась на мощной линии плеч, сильных руках. — Никто из тех, кто видел тебя тогда, ни за что бы, наверное, сейчас не узнал.

— Ты права. Вряд ли кто-нибудь узнал бы. — Он снова улыбнулся ей. — Мы еще вернемся к этому, но тогда я был полон жалости к себе. И ничего удивительного, что я мало с кем водил дружбу. Моим единственным товарищем был Эдгар Боулинз. Он, черт бы его побрал, увидел во мне что-то достойное уважения, а может быть, сочувствия, я не знаю. Во всяком случае, все школьные каникулы я проводил в его семье.

— Он очень милый, это сразу видно, — заметила Дженни с теплотой в голосе. — Он мне понравился. Помнишь, как он кружил миссис Блендоу в ее кресле-каталке по залу. Как она взвизгивала на крутых виражах, и они оба смеялись.

— Эдгар мне как брат, — с чувством сказал Норман. — Боулинзы стали мне второй семьей — еще даже раньше, чем умерли мой родной отец, а затем и мать.

— А как родители относились к тому, что ты предпочитал чужой дом своему собственному?

Он покачал головой, его голос, когда он заговорил о своей семье, снова стал тусклым.

— Иногда даже не замечали, что я постоянно пропадаю у Боулинзов, а когда вспоминали обо мне, начинались упреки и ругань. Им становилось неловко, что я столько времени провожу у посторонних людей. — Норман помрачнел и замолчал.

— Тебе, наверное, трудно говорить об этом, — мягко заметила Дженни. — Не надо, может быть…

— Нет, я должен рассказать. О некоторых вещах, по крайней мере. Чтобы ты поняла, чем я им обязан. — Он глубоко вздохнул. — Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я перешел к ним жить.

— Тебе было очень одиноко. Как это тяжело, должно быть. А меня всегда окружали любовью и заботой. Все вокруг.

— Все, кроме твоего отца.

Дженни смутилась, вспоминая его редкие визиты и то горькое ощущение, которое они оставляли после себя.

— С годами он стал лучше, — после долгой паузы сказала она. Да, она знала, что такое быть отвергнутым ребенком. И как тяжело воздействует на детское сердце равнодушие и брезгливая снисходительность близкого человека.

Однако сейчас ее волновало другое.

— Бел была, наверное, совсем маленькой девочкой, когда ты переехал к Боулинзам. Сколько ей было? Пять? — предположила Джейн, внимательно вглядываясь в Нормана, чтобы уловить малейшие изменения в его лице, которые вызовет это имя.

— Очаровательная маленькая бестия. — Норман хмыкнул, вспоминая крошечное забавное существо, которым была когда-то Арабелла. — Шестой ребенок в семье, единственная девочка. Пятеро старших братьев бесконечно баловали сестренку, потакали ей во всем, и потворствовали шалостям. Но никто не воспринимал ее всерьез. И это бесило строптивую девчонку.

— Но замечал это только ты один, — лукаво подсказала Дженни.

— Я был единственным, кто разговаривал с ней на равных и относился с должным уважением к ее мнению, — согласился Норман. — Со мной она переставала чувствовать себя только милой куклой, какой была для всех остальных. В результате она страшно привязалась ко мне, бродила за мной повсюду как тень.

Наверное, и он не остался равнодушен к этому слепому обожанию. Может быть, ему льстила та роль, которую он играл в ее жизни. Не из этого ли чувства признательности рождается порой любовь?

— Жизнь в нормальной семье, наверное, изменила тебя? — Дженни хотелось узнать о нем как можно больше. Зная его прошлое, она научилась бы понимать его так же хорошо, как понимала его Арабелла.

— В какой-то степени. Они поддерживали меня в моем желании физически окрепнуть. Я стал заниматься спортом. Они подбадривали меня и помогали преодолеть неуверенность в себе. Я перестал бояться трудностей, потому что увидел, что могу добиться того, что раньше казалось мне невозможным. В их семье я становился другим человеком, и мне хотелось сделать что-нибудь для них. Белла все время тянулась ко мне, она действительно испытывала потребность в моем внимании, и я стал для нее старшим другом, поверенным в ее детских делах, защитником, если нужно.

— А потом влюбился и сделал ей предложение, — проговорила Дженни потерянным голосом.

Норман ошарашенно уставился на нее.

— Да, я сделал ей предложение. — Он смотрел на нее, не отрываясь, смешинки бегали в его глазах. Много лет назад. До сих пор воспоминание об этом эпизоде доставляет нам массу удовольствия. Я думаю, ты не это имела в виду? — Он стал серьезным. — А если говорить о прошлой любви, то, действительно, был человек, которого, как мне казалось, я по-настоящему любил. Мы собирались пожениться, и в день свадьбы она сбежала от меня.

— Богатая наследница Элизабет, — резко, как обвинение, бросила Дженни.

— Да, — удивился Норман. — А откуда тебе о ней известно?

— Арабелла сказала.

— Белла так помогла мне тогда. Взяла на себя все заботы, успокаивала, утешала. Она была так добра, так внимательна, что в благодарность я сделал ей предложение.

— И она отвергла тебя, потому, что ты не был миллионером, — сухо закончила Дженни.

— И слава богу. Я благодарен ей за то, что у нее хватило здравого смысла не воспользоваться моим поспешным предложением. Потому что единственной причиной, почему я это сделал, было оскорбленное самолюбие. Когда Элизабет бросила меня, моя гордость восприняла это болезненнее, чем сердце. К счастью, Белла всегда держит в уме свои материальные интересы. Никакие переживания не могут заставить ее забыть о них. К тому времени она привыкла вести весьма дорогостоящий образ жизни, источником которого служили ее богатые друзья, а я не смог бы обеспечить ей достаточного содержания.