Книга Женщины Великого века - Жюльетта Бенцони

Как только Людовик заканчивал свои королевские дела, он являлся к Генриетте, и, увлекая за собой целую толпу молодых людей обоего пола, они бродили по лесам, охотились либо купались в Сене днем, когда же наступал вечер, слушали музыку, танцевали или отправлялись на полуночные прогулки.

Как далеко зашли их взаимоотношения? Никто не мог сказать наверняка, но король не привык мириться с тем, что на его чувство не отвечают, и тогда всячески демонстрировал свою немилость. Что касается Мадам, то вряд ли она так тщательно заряжала пушки, чтобы те стреляли вхолостую. Вскоре при дворе уже ни у кого не оставалось сомнений, кто в действительности является королевой Франции. Ведь не зря государя и его невестку запечатлел Миньяр[45] в образе Аполлона и пастушки, окруженных нимфами и амурами, которые осыпают лепестками роз счастливую пару?

Прелестная «ширма»

Чувства Людовика XIV к Мадам и, естественно, чувства Мадам к королю были настолько явными, если не сказать демонстративными, что сбитые с толку придворные не знали, что и думать: не будет ли королева Мария-Терезия в один прекрасный день отвергнута монархом, чтобы освободить место его блистательной невестке, и не потребует ли последняя мягко, но решительно, чтобы он расторгнул брак? Все это, однако, трудно было осуществить, поскольку королева ждала ребенка, и подобные изменения привели бы к скандалу. Но при дворе уже все знали, что невозможно противостоять воле короля, если он скажет: «Я хочу!».

Однако произошло то, чего никто не ожидал. Знамя бунта подняла королева – самое забитое и приниженное существо во дворце, чего никто не мог и предположить. Месяцами следила она за развитием любовных отношений между обожаемым супругом и англичанкой, причинявших ей неисчислимые страдания. Влюбленная, как юная девушка, одержимая ревностью страстной испанки, она бросилась за помощью к единственному человеку, который мог ее понять и поддержать, – королеве-матери Анне Австрийской, приходившейся ей теткой.

Итак, войдя в покои Анны, она с удивлением обнаружила там второго «жалобщика» – Месье. Багровый от гнева, с растрепанными волосами, что у него всегда было признаком сильнейшего волнения, Филипп Орлеанский расхаживал по комнате матери, сверкая глазами, изрыгая ругательства и яростно теребя кружевное жабо.

С порога Мария-Терезия услышала последнюю фразу его гневной речи:

– … Хочу, в конце концов, знать, за кого из ваших сыновей вышла Мадам – за короля или за меня!

Увидев вошедшую королеву, герцог застыл как вкопанный в смущении, но она ободряюще и с грустью ему улыбнулась.

– Вы абсолютно правы, брат мой! Я тоже пришла сюда с жалобой и просьбой о помощи. Полагаю, с нами обоими поступают непозволительно, с вами и со мной…

– И в чем причина? – отрезала королева-мать, очень недовольная тем, какой оборот начинает принимать дело. – Вы оба попросту устранились и ничего не предпринимаете. Вам, сын мой, следует поменьше заниматься украшением апартаментов, модной одеждой и друзьями – Гишем и другими – и больше времени посвящать жене. А вы, дочь моя, прекратите дуться на супруга, и поменьше слез – он этого не выносит, – поменьше рабской любви и побольше кокетства.

– Королева-кокетка? Какой ужас!

– Разве Мадам без него обходится? Вот она почти и стала королевой. Если вы видите в ней соперницу, по меньшей мере используйте то же оружие!

– Полноте! – оборвал ее Месье. – Будто вам неизвестно, что только не придумывает король, желая побыть с Мадам наедине: прогулки, концерты в узком кругу, полуночные трапезы, и на них он, как правило, забывает нас пригласить – королеву и меня. Когда же, предупрежденные, мы там появляемся, оказывается, что милая компания уже улетучилась неизвестно куда! Нет, я решительно заявляю, матушка, нужно положить этому конец!

Анна Австрийская ничего не ответила. Она прекрасно понимала, что эти несчастные правы – поведение короля и Мадам вышло за рамки приличий, и ей следовало принимать всерьез недовольство Филиппа. Если, не дай бог, он сильно разозлится, могут возникнуть неприятности, как во времена Гастона Орлеанского, несносного братца покойного Людовика XIII.

– Возвращайтесь к себе оба, – сухо произнесла она. – Обещаю, что сделаю все от меня зависящее.

«Все от нее зависящее» вылилось в посещение престарелой королевы Англии, все еще жившей в Пале-Рояле, которой было сделано внушение, что коль скоро она не приструнит дочь, муж просто выгонит ту из дома.

Что до Месье, он также попытался навести порядок в своем хозяйстве, правда самостоятельно. В тот же вечер, хотя назавтра был назначен бал, а на послезавтра – пикник, он усадил Генриетту в карету, несмотря на ее протесты, и увез на несколько дней в замок Виллер-Котре под предлогом, что жена еще его не видела.

Когда же по приказу короля через пару недель они вернулись, Людовик XIV, атакованный матушкой, был уже твердо убежден, что нужно что-то сделать, не подставляя под удар семейную жизнь, а Мадам, тоже имевшая разговор с матерью, была полностью с ним согласна. Но это «что-то» должно было защитить их от бешеной ревности супругов и одновременно позволило бы им продолжить нежную дружбу, от которой ни тот, ни другая не собирались отказываться.

В первую же встречу, когда они смогли уединиться в парке Фонтенбло, между ними состоялся серьезный разговор.

– Бесполезно скрываться, Сир, ведь везде, где мы появляемся вместе, за нами ведут самое пристальное наблюдение.

– Согласен, но как же мы будем видеться в таком случае, ходить на прогулки, купаться, просто находиться рядом, если я не смогу к вам приходить? Наши ревнивцы успокоятся только при нашем полном разрыве, а этого я не вынесу!

Мадам смущенно улыбнулась. Приятно все-таки услышать такое из королевских уст! Как не потерять голову! Она одарила короля бархатным, ласкающим взглядом.

– И все же есть такая возможность, Сир. Простите, что я об этом подумала, но уловка может оказаться весьма действенной.

– Вы хотите сказать, что мы сможем продолжать видеться и ни у кого не возникнет подозрений?

– Думаю, да. Вот только…

– Говорите!

– Почему не предположить, что вы посещаете мой дом, желая встретиться с другой?

– Не по душе мне это, Генриетта! Значит, у меня дурной вкус? Мыслимо ли смотреть на других, когда рядом вы? Какая нелепость! И на кого пал ваш выбор?

– О, не знаю. Кто-нибудь из фрейлин. Среди них немало хорошеньких. Почти все они приехали со мной, вы их не знаете… В любом случае, по-моему, это должно успокоить ревнивцев.

– Месье, возможно, и да. Но как быть с королевой?

– С королевой? Она слишком высокомерна, чтобы ревновать к обычной фрейлине.

– У вас на все найдется ответ. Что ж, ваш план может сработать. Посмотрим, кого вы мне предложите. Не вашу любимицу, надеюсь? Не мадемуазель де Монтале? У нее чересчур лукавые глаза, и я всегда буду думать, что она надо мной потешается.