Книга Случайный президент - Светлана Калинкина

Через три часа развозят хлеб на завтрашний день. У камеры кроме «продольного» уже стоит корпусной. Баландер дает две полбуханки, затем еще две.

— У нас один в отказе.

— Отдай им четыре, — приказывает корпусной.

— Если не заберете мою порцию, положу ее возле двери и никто к ней не притронется, — вмешиваюсь я в разговор.

«Кормушка» захлопывается.

До отбоя обсуждаем варианты развития ситуации.

— За голодовку карцер полагается.

— Нет, давить его они не будут. Журналист, весь мир следит за этим делом.

— Плевать батьке на весь мир.

Шура шепчет мне: «У нас есть несколько кубиков „Галины Бланки“. Давай, когда все уснут, заделаем тебе, никто не узнает».

— «Не будь умнее всех».

14 августа

На завтраке ситуация повторяется: корпусной следит, как в нашу камеру передают четыре миски каши. Пришлось объясняться с ним еще раз.

День выдался бурным. На утренней проверке появляется воспитатель — молодой старлей.

— Какие ко мне у вас претензии? — спрашивает.

— Никаких.

— Книг у нас на всех не хватает. Я отобрал самые интересные, выбирайте.

— Что ж вы в камеру не заходите? — спрашиваю.

— -А, чтобы не попасть в мемуары. Потому и фамилию не называю.

«Воспет» работает в тюрьме лет десять. Начинал постовым, дослужился до лейтенанта. Бегающие глаза, наигранная простоватость. Старался казаться любезным, но все его обещания чаще всего оказывались пустым звуком.

Через час заходит врач. Осмотрел, послушал, поставил диагноз — бронхит.

— Надо вас внимательнее посмотреть, может, сделаем еще одну флюорографию. В общем, в понедельник вызову вас в медчасть.

Странная рекация на недолгую голодовку. После обеда все , наконец, прояснилась. Корпусной вывел меня из камеры и отвел в кабинет опера. Там уже ждали полковник и человек в штатском.

— Здравствуйте, Павел Григорьевич.

— Здравствуйте, а вы кто?

— Я — начальник тюрьмы.

— Как вас зовут?

— Это не обязательно. Просто начальник тюрьмы. Скажите, Павел Григорьевич, откуда у вас столько пренебрежения к белорусскому народу?

— В каком смысле?.

— Ну, вот вы написали в своем заявлении, что в стране беззаконие, что страх вернулся в общество и так далее.

— А в чем здесь пренебрежение к народу?

— Ну, я смотрел программу Доренко в прошлую субботу, в его словах столько ненависти...

— Так я же не Доренко, за его слова не отвечаю. Что же касается меня, то вы путаете власть и народ.

— Значит, отказываетесь от пищи? Мы знаем — вас настроил на это адвокат.

— Погоняйло здесь не при чем.

— Но вы же понимаете, у нас есть достаточно способов не дать вам умереть.

— Принудительное кормление законом запрещено.

— Все-таки советуем пересмотреть свое решение. А газеты вам в камеру принесут. Телевизор постараемся починить. Что же касается изменения меры пресечения -это не от нас зависит. Советую: поберечь силы — о вас уже забыли.

— Посмотрим. полковник. Через месяц, два, год я все равно выйду.

— И начнете писать мемуары?

— Конечно.

Потом почти час обсуждали политическую ситуацию в Беларуси. Я и поделился историей наших отношений с Лукашенко. Им было интересно.

— Хорошо, Павел Григорьевич, в карцер я вас не отправлю, но советую заканчивать голодовку. Возвращайтесь в камеру, от обеда можете еще отказаться, а уж вечером поешьте.

После обеда принесли телевизор.

— Давайте проверим, — неожиданно предлагает корпусной.

Включаем в сеть, не работает.

— Странно. Ну что, забирать? Из корпусного получился бы неплохой актер.

— Забирайте.

Через некоторое время еще один сюрприз. Саше приносят продуктовую передачу. Колбаска, чеснок, лук, печенье, сигареты, варенье. С ума сойти. Как хочется жрать, именно жрать...

Шурик тычет мне колбасой под нос: «Да ладно, поешь немного, наплюй на все...».

Чтобы перебить голод, стараюсь заснуть. Проспал до ужина, едва дождался, пока камера доела свою баланду, и снова спать.

15 августа.

Завтрак опять передают в присутствии корпусного. Похоже, надзиратели нервничают.

Перед обедом всех выводят из камеры и начинают шмон. Переворачивают все вверх дном. Наконец, нашли «коня» и заточку, сделанную из ручки от алюминиевой кружки.

— Чье это?

— Не знаем, кто-то оставил.

После обеда уводят к тюремному психологу.

— Здравствуйте, как себя чувствуете, расскажите о себе

— Нормально чувствую.. Травм головы не было, в детстве по ночам в постель не мочился. Что еще?

Смеется.

—Да нет, я просто спрашиваю. Голодовка считается у нас пороговым состоянием, по инструкции я обязан с вами поговорить.

— Давайте поговорим.

Попросил этого психолога, чтобы он нашел Диму Завадского и побеседовал с ним — пусть Димон развеется, поболтает. Психолог свое обещание сдержал, встретился. Правда, Дмитрию разговор не очень понравился: «Откуда я знаю, что за психолог такой. Я эти тюремные методы усвоил, поэтому особого желания общаться с ним не было. Так покурили».

Вечером приехал Погоняйло, привез письмо от родных, в нем просьба— не голодать и следить за здоровьем.

— Паша, надо кончать с голодовкой. Она ничего не решит, ты только здоровье подорвешь.

— Ладно, подумаю...

16 августа.

Третьи сутки голодовки. Кризис как раз и наступает на третий-четвертый день. Опытные в этом деле люди говорят, что надо много пить воды и, как ни странно, двигаться. Организм перестраивается и главное в это время — выводить токсические вещества и яды. На седьмой день становится легче и голодать можно хоть месяц. Но двигаться мне не хотелось и я большую часть времени с головной болью валялся на нарах. На прогулку меня уже не вывели — наказали.

17 августа.

Сегодня нашему этажу повезло — на смену заступил спокойный «продольный», пожилой прапорщик. Он редко заглядывает в глазок, не достает заключенных требованиями и, главное, не отключает электричество. Пить чай и смотреть телевизор можно не переставая. Телевизор практически не выключали, выбирая между тремя каналами: ОРТ, РТР и Белорусским.. Вне конкуренции был, все-таки, «Первый».