Книга Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу

Вопрос обоняния птиц еще мало изучен. Чаще всего биологи изучают тех птиц, для которых это чувство важно – например, сумеречных новозеландских киви, охотящихся на земле, и некоторых кочующих морских птиц. Однако изучение болотной совы показало, что часть ее мозга, отвечающая за восприятие запахов – обонятельная луковица, по размерам не уступает луковице голубей и куриц и крупнее, чем у скворцов. И это важно, потому что голуби, курицы и скворцы активно пользуются обонянием. Доктор Грэм Мартин, из книги которого «Птицы ночи» я и почерпнул эту информацию, сухо замечает: «Не следует утверждать, что совы не нуждаются в обонянии». Кстати, доктор Мартин тоже долго держал у себя неясыть.

«Бакенбарды» Мамбл представляли собой напоминающие усы жесткие, мелкие перышки, которые расходились в стороны прямо от клюва. Они располагались «на переносице» и снизу окаймляли ее глаза. Совы удивительно плохо видят на близком расстоянии. Пользуясь клювом, они обычно закрывают глаза, чтобы защитить их. У основания этих «бакенбардов» расположено множество нервных окончаний, так что можно сказать, что они выполняют роль чувствительных рецепторов, которые передают информацию в мозг.

Обычно была видна только центральная часть клюва Мамбл – над коричневой «бородкой» среди светлых перьев, покрывающих ее шею. Однако во время зевания она раскрывала клюв, и его уголки оказывались прямо под зрачками. Крючковатая верхняя часть клюва накрывает нижнюю. Обе части имеют по краям острые пластинки, которые при закрытии действуют как ножницы. Клюв – это не только орудие убийства для совы. Это ее нож и вилка. Кроме того, клюв в некоторой степени выполняет роль «пальцев». Поскольку верхние конечности птиц предназначены исключительно для полета, птицам приходится подключать клюв для ощупывания и мелких манипуляций. Мамбл использовала свой мощный клюв для этой цели с поразительной деликатностью.

Я узнал, что в языке птиц имеется кость, а вкусовые сосочки располагаются у основания (и сосочков этих гораздо меньше, чем у человека). Хотя Мамбл часто зевала, я никогда не видел ее языка. Он имеет форму ивового листа, и, по-видимому, она прижимала его к нижней части клюва. У птиц есть гортань, но, в отличие от млекопитающих, она не используется для формирования звуков. Голос Мамбл происходил из органа, называемого сиринксом. Этот орган располагается гораздо ниже в дыхательном тракте. Когда клюв совы закрыт, ее дыхательное горло напрямую связано с ноздрями – отсюда способность совы петь с закрытым ртом.

У птиц нет потовых желез. Когда неясыти жарко или она испытывает стресс, сова начинает судорожно дышать, приоткрыв клюв, при этом перышки на горле часто поднимаются и опускаются. У Мамбл я замечал такое только в моменты большого возбуждения – например, перед неминуемым столкновением.

* * *

Из книг я также узнал, что способность Мамбл остро реагировать на окружающий мир зависит от слуха в той же степени, что и от зрения. Однако «уши» снаружи не видны. Ушные полости неясытей представляют собой отверстия в нижней части крупных, слегка изогнутых углублений, расположенных вертикально по обе стороны черепа по краям лицевого диска. В книгах говорилось, что барабанные перепонки связаны с улиткой или внутренним ухом – и, следовательно, со слуховым нервом – одной сложной костью среднего уха, называемой стременем, сохранившейся у птиц от рептилий. Эта кость усиливает звуковые вибрации примерно в шестьдесят пять раз – то есть в три раза эффективнее, чем три косточки нашего среднего уха. Мембрана улитки уха совы очень длинная. В ней расположено огромное множество волосков, которые передают давление на нерв, а тот, в свою очередь, пересылает информацию в слуховой центр мозга. Совы в отличие от других птиц способны различать более тихие звуки. У преимущественно ночных сов, подобных неясыти, слуховой центр в несколько раз крупнее, чем у дневных птиц сходного размера, например, у ворон. Кроме того, он больше, чем у птиц, ведущих менее ночной образ жизни, например, у филинов или домовых сычей. Это вполне разумно: когда охотишься в условиях лучшей освещенности, то полагаешься больше на глаза, и волшебные уши тебе ни к чему.

Мозг совы может регистрировать мелкие различия во времени поступления звуков от каждого из широко расставленных, асимметричных ушей, составляющие одну тридцатитысячную долю секунды (что в пятнадцать раз превышает диапазон, доступный для человеческих ушей, хотя они расставлены гораздо шире). Совы обладают врожденной способностью точно оценивать направление к источнику звука с погрешностью менее двух градусов. Если звук повторяется, они могут оценить расстояние до источника, хотя этот навык требует практики – это усвоенное, а не инстинктивное поведение, которое зависит от знакомства совы с типом звука и своим окружением. Будучи усвоенной, эта способность позволяет сове точно оценивать направление и расстояние до любого источника звука.

Таким образом, когда становится так темно, что совам приходится целиком полагаться на слух, то им достаточно одного звука для определения направления и второго – для оценки расстояния. Конечно, точность нападения не так высока, как при ориентировании по зрению, но сова летит тихо, вытянув и широко растопырив когти, чтобы найти добычу там, где подсказывает ей слух. Во время экспериментов в закрытом помещении с искусственно созданной полной темнотой ученые выпускали на гладкий пол мышь с привязанным к хвосту сухим листом. С первого броска сова вцепилась в лист. Однако к подобному методу «слепой охоты» совы прибегают лишь в тех местах, которые им хорошо известны. И когда они это делают, то почти всегда возвращаются с добычей на прежнее место – а это означает, что при возвращении они полагаются на память.

Длинная, гибкая шея улучшает не только зрение, но и слух совы. Благодаря такой шее сова может поворачивать голову под самыми разными углами в любом направлении, не двигаясь с места. Совы постоянно ловят, анализируют и сравнивают полученные сигналы. Они поворачивают голову в разные стороны, чтобы изменять положение ушей. Свидетельств того, что совы, как и летучие мыши, используют эхолокацию – то есть оценивают расстояние по задержке звука – нет. Однако живя вместе с Мамбл, я замечал, что иногда она ошибается, когда звук раздается вблизи. Она смотрела в совершенно другом, порой даже противоположном направлении. Мне казалось, что она обманывается из-за «рикошета» звуковых волн от стен квартиры. Ее «компьютер» путался из-за шумов, создающих эхо в замкнутом пространстве.

Мягкие перья на голове Мамбл образовывали сплошную сферическую поверхность. Перья были светло-коричневыми с темно-коричневыми изогнутыми полосками. Я знал, что перья покрывают складки кожи перед ушными впадинами. Передняя складка была больше задней и совпадала с полоской жестких, мелких перьев, окружавших лицевой диск. Но эти складки были совершенно незаметны на пушистой голове совы. Иногда во время наблюдения за совой в покое я замечал легкое движение перьев по бокам головы и понимал, что сова двигает ушными складками для усиления звука – например, поднимает передние складки, стараясь расслышать то, что происходит позади – так люди прикладывают руку к ушам, чтобы лучше слышать.

Однажды, когда мы оба прихорашивались, Мамбл потерлась головой о мой нос, и плотные перья на какое-то время разошлись. Прищурившись, я смог заглянуть в ее ухо. Ухо показалось мне невероятно большим, словно кто-то рассек ее череп. Оно напоминало слегка изогнутую впадину, покрытую розовато-серым пластиком. По ней проходила почти цилиндрическая «трубка», опутанная белыми волокнами. (Мои познания в совиной анатомии все еще весьма приблизительны. Не думаю, что я смог бы присутствовать на вскрытии. Может быть, это была сеть оптических нервов, соединяющих глаз с мозгом?)