Книга Парадокс любви - Паскаль Брюкнер

2. Либидо, ведущее гражданские войны

Приятно отметить, что новый гедонизм, захлестывая западный мир, способствует «круговороту тел в природе». Было бы наивным не соотнести это движение с изменениями рынка, который ради своих очевидных интересов восстает против морального порядка. Знаменитый лозунг ситуационизма: «Жизнь без простоя и наслажденье без помех» — выражал идеал общества потребления. Его выдавали за кредо анархизма — он был просто рекламой. Только в пространстве торговых рядов, Интернета или телеэкрана жизнь разворачивается без простоя, все двадцать четыре часа в сутки, когда мне доступны любые товары, любые программы, когда я могу все покупать и общаться со всем земным шаром. Любовь и жизнь импульсивны, они предполагают задержки, перерывы, передышки и перегрузки и ничего общего не имеют с той тягучей патокой, которую представляет собой мировой супермаркет. Не обличая, констатируем, до какой степени гедонизм, «бунт жизни» (Рауль Ванейгем), под каким бы соусом он ни подавался — эпикурейским, анархистским, ниспровергающим, — превратился в новый конформизм, который под знаменем нарушения запретов восхваляет существующее положение вещей. Секс позволил примирить экстаз и протест — и сегодня он самый ходовой продукт рыночного общества.

В наше время освобождение желания происходит под воинственный гром фанфар: современные дионисийцы рядятся в бунтарей, как если бы ничего за прошедшие годы не изменилось и викторианская мораль продолжала свирепствовать. Они выдумывают себе противников, мастерят бумажные баррикады и продают неповиновение на метры, как торговцы продают ткань. Даже у самых талантливых — какой бой барабанов, какие гулкие канонады! По их мнению, оргазм переживается не с кем-то, а против кого-то: общества, крупного капитала, иудео-христианства. Наслаждение — это нацеленное на мир орудие, а вовсе не миг счастья, разделенный с другим. Их либертинство — как подпорченный горечью мед: такое количество эссе об искусстве любви, в которых так мало радости и так много ярости и злобы! Ведь удовольствие по определению ничему не учит: оно не улучшает и не просвещает человеческое существо, оно его радует, и этого достаточно. Но для наших «красных комиссаров» удовольствие — не шанс, а приказ. Уже не впервые в истории культ тела возвращается к нам в уродливом обличье догматизма. Когда-нибудь нам, вероятно, объяснят, почему разнообразные течения авангардизма, сюрреализм, ситуационизм в ряду прочих вырождались в тоталитарные монастыри, распираемые неприязнью и выдвигающие мини-понтификов, одержимых желанием отлучать и проклинать. Пастеризованная, обезличенная вселенная, которую когда-то обещал Вильгельм Райх, а вслед за ним и его современные последователи, предстанет веселой, как казарма!

Мало того, вот уже полвека сфера эротики выстраивается по законам секты. С легкой руки маркиза де Сада сексуальность стала связываться с «подрыванием основ», так как маркиз сделал из нее орудие по борьбе с феодализмом и религией. Важно лишь следовать природе, разнузданно присваивая себе все, чем хочется обладать — детей ли, взрослых ли: тем легче будет клеймить Бога, дворянство и общественные институты. Среди всех великих реформаторов поборники плотских радостей не относятся к категории наименее безумных: эти инквизиторы «низа» обладают ключом к вашему спасению, и им легче пережить вашу смерть, чем не воспользоваться этим ключом. Миссионеры нетрадиционных ориентаций, диссидентки-феминистки, полиамористы, адепты латекса и кнута, стриптизеры, самцы-реваншисты, агрессивные одноженцы, гомофобы и гетерофобы, проповедники плотских радостей — все эти «клубы по интересам» растут как грибы, превознося каждый свою секс-ориентацию и обличая всех остальных[94].

«Одержимые желанием» (Кристоф Бурсейе)[95]в первую очередь одержимы классифицированием, они отгородились от остального мира своей уникальностью и обстреливают его из всех орудий. Все те, кто проклинает ложное разделение, продиктованное природой, мачизм, Церковь и буржуазию, сами оказываются в плену нарциссизма из-за свойственного им незначительного отличия и вовсю громят тех, кто не разделяет их точку зрения. Отказ от принятых категорий оборачивается изобретением новых — например, трансгендерность; отвергнутые градации появляются вновь. Озлобленность социальной борьбы перенеслась на споры о сексуальной самоидентификации — занесенная заатлантическая причуда: дамы хотят называться «Fem», а не «femme» (фр. «женщина»), чтобы устоявшийся порядок не мог впредь сводить все к половой принадлежности[96]. Пути революции проходят через правописание. Целое поколение расходует силы на патетическое кривлянье. Громогласно пропагандируя свою интимную жизнь и гордясь своими героями, эти «борцы» с оружием в руках отстаивают собственные желания (которые как две капли воды похожи на желания всех остальных), чтобы поосновательнее опорочить других. Чем больше сходство, тем сильнее ненависть: форма их существования — оппозиция. Даже outing[97], если он используется под лозунгом «установления истины», становится похож на полицейскую процедуру. Жесткие требования, изгоняющие любую неясность. Надо объявить, кто кем является, и пусть будет хуже тем, кто не знает или не заботится о том, под какую категорию подпадает.

Странные последствия обнаруживаются у этих «движений за освобождение»: агрессивность и непомерная тяга издавать указы! Занимайтесь любовью, а не войной, говорили в 1960-е. Сегодняшние занятия любовью превращаются в объявление войны всеми против всех. Как-то забылось, что радость порой вспыхивает от простого прикосновения друг к другу. Секс больше не занятие — это дубинка, чтобы оглушать окружающих.