Книга Новые способы ведения войны. Как Америка строит империю - Л. Савин

Нужно отметить, что здесь обнаруживается определенный парадокс. В то время как террористы заинтересованы заручиться поддержкой масс, им необходимо продолжать насилие. Для этого они проводят так называемые недискредитирующие атаки и разграничивают свои цели на легитимные и нелегитимные. Легитимными целями, как правило, становятся представители государства – политики, чиновники, военные, судьи, полиция и т. п., которые предстают как агенты репрессионного режима.

На втором этапе возникает ответная реакция. Н. Берри выдвинул гипотезу: террористы пытаются манипулировать возможными ответными действиями своего врага, причем здесь может быть несколько вариантов.[125]

К одному из них относится концепция чрезмерной цели, которая составляет существенную часть процесса дезориентации (смотри выше). Террористы хотят спровоцировать правительство работать вне рамок закона и использовать экстраправовые меры. В результате террористические акты часто будут совершаться с явной целью – вызвать начало жестких репрессий, возможно нелегального характера.[126]

Дефляция власти представляет собой противоположность концепции чрезмерной цели. Это сценарий, при котором целевая группа (правительство) теряет поддержку общества, потому что не в состоянии адекватно справиться с террористической угрозой. Правительство полагает, что ему не хватает общественного консенсуса для проведения определенной политики по отношению к террористам, поскольку переговоры рассматриваются как хитрость, угроза и даже передача определенной доли легитимности. Как видно на историческом опыте, такой сценарий стал классической проблемой для многих режимов, особенно работающих в рамках либеральных демократических убеждений.

Еще один тип ответа представляет собой ошибочные репрессии умеренных, так как правительство может начать подавлять умеренную оппозицию, которая не применяет насилие. Запрет политических партий, закрытие газет, аресты и похищения людей относятся к этому варианту действий власти. Рациональное объяснение таких действий состоит в том, что между террористами и умеренной оппозицией может быть связь и они могут действовать сообща. Например, Ирландская Республиканская Армия имеет легальную структуру – «Sinn Fein», которая действует в правовом поле, а у баскских сепаратистов из ЭТА есть политическое крыло – «HeriBatasuna». Пример Исламской Революции в Иране также показывает, что ошибочные репрессии могут только ускорить процесс падения власти. Кроме того, в таких целях террористы могут действовать от лица власти (используя поддельные документы, униформу или своих агентов внутри правительственных структур), чтобы дискредитировать ее в глазах общественности.

Третий этап представляет собой получение легитимности. Это достигается либо с помощью умелой манипуляции через массмедиа либо через политическую агитацию на местах, благодаря чему создается интерактивная связь с массами. Сейчас Интернет является инструментом для установления такой коммуникации, и, как показывает опыт исламистов-джихадистов, он может быть очень эффективным.

Получение легитимности во многом зависит от культуры общества, в котором действуют террористы, и этики, связанной с насилием и смертью.

В одной из работ,[127]посвященных терроризму, приводится интересная статистика, позволяющая сравнить количество смертей. Указывается, что всего в 2011 году в мире в ДТП погибло 1 млн 400 тыс. человек, умерло от СПИДа 1 млн 700 тыс. человек; в США за это же время на дорогах погибло 29 757, было убито 14 612, а в авиакатастрофах разбилось 494 человека. Для сравнения: жертвами террористической атаки 11 сентября 2001 года стали 2996 человек, от ядерной бомбардировки Хиросимы погибло 90 тыс., а цунами в Индийском океане в 2004 году унесло жизни 230 тыс. человек. Автор задается вопросом: насколько с моральной позиции отдельные теракты ужаснее, чем рукотворные или природные инциденты, особенно если учитывать, что ядерная бомбардировка японских городов не была необходимостью, а являлась актом устрашения со стороны США (в том числе своих же союзников)?

Старший научный сотрудник Совета по международным отношениям Уолтер Рассел Мид, ссылаясь на статистические исследования профессора Огайского университета Джона Мюллера, который подсчитал, что удары молний, олени и земляные орехи опаснее террористов, вообще категорично заявил, что «олененок Бэмби хуже Бен Ладена».[128]

Джон Мюллер, известный изучением общественного мнения США, в связи с войной недавно также подверг критике тех политиков, которые паникерски заявляли и заявляют, что исламские террористы близки к созданию оружия массового поражения. Мюллер, основываясь на многочисленных исследованиях, отчетах и разведданных, указал, что «Аль-Каида» была далека от создания или получения ядерного оружия. Кроме того, он добавил, что «вне зон военных действий количество убийств, осуществленных «Аль-Каидой» и структурами, связанными с ними, после 9/11 во всем мире составляло около нескольких сотен в год. Это, конечно, много, но это вряд ли представляет экзистенциальную или серьезную угрозу. А вероятность того, что от рук каких-либо террористов будет убит американец, вообще составляет один шанс из 3,5 миллионов в год, даже включая событие 9/11».[129]

Критики внешней политики США также приводят факт гибели огромного количества мирных жителей Ирака во время американского вторжения (по данным организаций Physicians for Social Responsibility, Physicians for Global Survival и International Physicians for the Preventionof Nuclear War, в Ираке за время американо-британского вторжения погибли 1 млн 300 тыс. человек), что несоизмеримо с единичными случаями терактов против США, даже если проводить условную параллель между исламом и «мусульманским терроризмом». Это позволяет сделать вывод о провалах предыдущих стратегий США по борьбе с терроризмом.

Хотя на данный момент на Западе существует некий мем о том, что самый опасный терроризм по своей природе является исламским. При этом отмечается, что текущая ситуация международного джихадистского терроризма характеризуется тремя взаимосвязанными тенденциями: децентрализацией, локализацией и индивидуализацией. Эти тенденции отчасти являются ответом на успех борьбы с терроризмом с 2001 года, но они также отражают смену паттернов в географической и этнической диверсификации и продолжающийся идеологический спор внутри широкого джихадистского движения между теми, кто выступает за организованный джихад (jihad tanzim), и теми, кто предпочитает сосредоточиться на индивидуальном джихаде (jihad fardiyah).[130]