Книга Запойное чтиво № 1 - Александр Крыласов

Родился в городе Калуге,

Был славным малым для дружков,

И наказаньем для супруги.

Он был не лётчик, не артист,

Ходил не в смокинге, а в робе.

Простой мужик, бульдозерист.

Но у него имелось хобби.

Мужик без хобби — шантропа,

Кулёма, мякиш, дурачина,

Ханурик, манная крупа,

А не ухватистый мужчина.

Кто ловит рыбку подо льдом,

Кто на охоте лубенеет,

Кто штангу жмакает с трудом,

Кто перед юбкой столбенеет.

Кто пилит лобзиком дрова,

Кто запускает в небо змеев,

Кто с тёщей бьётся за права,

На грудь, знак Бэтмена наклеив.

Вот и Геннадий был таков.

Назло бунтующей утробе,

Он из супружеских оков,

Бежал к друзьям навстречу хобби.

Напрасно Зиночка, жена

Взывала к голосу рассудка.

Порой весьма поражена,

Его отсутствием на сутки.

А он, отринув суетное,

Еду не ставил, ни во что

И не закусывал спиртное

Нигде, ничем и ни за что!

Гордился Гешей весь подъезд.

Аж целый литр, приняв на рыло,

Он даже коркой не заест,

Не то, что менеджер Кирилла.

Кирилла плавленый сырок

Спешил, ущучить втихомолку.

Вот чмо. Закусывать — порок.

За это пальцы в кофемолку.

И колбасу, и буженину

Гендос с ухмылкой отвергал.

Пусть заедают буржуины.

Кто закусил — тому фингал.

Катилась слава по Калуге,

Уже ему смотрели вслед

Влюблёно «синие» подруги,

Мол, Геша — редкий оглоед.

Мол, у Гендоса рот «такус-с-сий»!!!

Он водки хоть ушат махнёт,

И даже килькой не закусит,

И рукавом не занюхнёт.

Один из Гешиных дружков

Вдруг очутился в коматозе.

Да и Геннадий Котешков

Задвинул на фиг свой бульдозер.

Но он не смог уйти от дел.

Дитя авралов и аккордов,

Гендос на лаврах не балдел,

А шёл на новые рекорды…

Под вечер видит Котешков,

Как из-под бронзовой чеканки

Вылазят пять его дружков

С пивком и связкою таранки.

Ожил игрушечный жираф.

А чёрт с рогами на забрале,

Ковш, у бульдозера украв,

Не сознаётся, мол, не брали.

А колченогий табурет

Стремится, треснуть по затылку,

А вместо зеркала портрет

Братухи Кащенко с бутылкой.

Такая чудится пурга,

Что стынут кожные покровы,

А у Геннадия рога,

Как у какой-нибудь коровы.

Хлебнуть бы водки из НЗ.

Кругом козлы, единороги

И даже самка шимпанзе

Ему попалась по дороге.

Нет, это вроде бы жена,

Сопит в дверях, поджамши губки,

Напряжена, раздражена,

Мачете делая зарубки.

«Пожалуй, это попадос.

Скорее полная засада», —

Бормочет про себя Гендос,

Спеша свалить из зоосада.

Но тут из Гешиных ушей

Цветные ёжики попёрли.

Их нужно срочно гнать взашей,

Пока последнее не спёрли.

Они Гендоса допекли,

И он стал дрыгать враскорячку…

Тут Гешу в «дурку» упекли.

Диагноз: Белая горячка.

А там, конечно же, его

К нормальной жизни возвернули:

Освободили от рогов

И на три года кодирнули.

Грешно смотреть в чужой роток

И чьи-то хобби хаять шибко,

Но ты заку-у-усывай, браток,

Не повторяй его ошибки.

А лучше утром не казнись,

Что перебрал вчера малёха,

И тоже на год тормознись.

Не помешает. Слышишь, Лёха?

И ты, как суслик не дрожи,

Что начудил вчерась маненько

И тоже на год завяжи,

Не то посадят. Понял, Женька?

Сердце Кондакова неожиданно зазвенело и задребезжало, как мелочь в горсти. Сразу стало не хватать воздуха. На Толяна девятым валом накатила дурнота. Он обессилено опёрся о капот машины.

— Ты как себя чувствуешь, Кондачок? — поинтересовался Арсений, — что-то ты позеленел.

— Терпимо, — выдохнул Анатолий Анатольевич.

— Точно?

У Кондакова не хватило сил ответить, он только неопределённо кивнул. Внутри у него всё дребезжало и тряслось, как будто кто-то недобрый врубил мощный блендер на всю катушку и наслаждается толикиными страданиями.

— Пойдём что ли, ребятишки, по пещерам? — предложил Роберт.

У Кондакова потемнело в глазах и прострелило левый висок. Толика теперь бросало то в жар, то в холод. Озноб сопровождался «гусиной кожей», жар — проливным потом.

— Да, ребятишки, пора по норам, — поддержал его Гога, собираясь домой.

У Кондакова внутри что-то упало и зазвенело, потом ещё и ещё, словно с подноса на кафельный пол посыпались ложки, вилки и ножи. Затем настала очередь тарелок, блюдец и чашек, наконец, рухнул сам поднос. Анатолий Анатольевич стал медленно сползать на землю.

Роберт и Гога скрылись в подъезде, Арсений остался, с тревогой наблюдая за Кондаковым. Тот, утирая холодный пот со лба, всё-таки втиснулся в «BMW» и включил кондиционер. Стало немного полегче. Толик опустил дрожащие руки на руль и понял, что не сможет вести машину. Физически не сможет. В стекло постучал Арсений.

— Можно?

— Залезай.

Бывший приятель сел в машину, с состраданием посмотрел на Кондакова и предложил:

— Толян, хочешь, я тебе пиво приволоку?

— Не надо.

— А давай тогда ещё стих прочту? Как раз по теме.

Арсений, как всякий начинающий поэт, читал свои вирши каждому встречному поперечному, включая телеграфные столбы и мусорные баки.

— Сделай одолжение, — закатил в изнеможении глаза страдающий Кондаков.

Эпиприпадок

У моей крёстной дочи

Годовщинка одна.

Я с устатку был, с ночи

И уже с бодуна.

Я припёр без гостинца,

Без жены и коня.

В тоге сизого принца.