Книга Талисман отчаянных - Жюльетта Бенцони

– Вам не хочется получить отпущение грехов, дочь моя? Думаю, вы сейчас просили прощения у милосердного Господа за все те ужасы, что наговорили здесь, в Его доме.

– Что вам показалось ужасом, господин священник? Я напомнила несколько элементарных истин человеку, лишь обликом напоминающему мужчину!

– Вы ошибаетесь, уверяю вас, – с печалью отвечал священник. – Мужества молодому человеку не занимать. У меня есть тому прямые доказательства. Но не только его лицо, но и душа его тоже принадлежит тому давнему времени, когда гроза бушевала над Европой и люди с ужасом думали о Господнем гневе и вечном огне в аду. Гуго таков.

– Что же тогда он делает в миру?

– Вполне вероятно, настанет день, и он примет монашество. Но сейчас он еще не готов. Ну, так как же с вашими грехами?

– Вам кажется, они есть?

– А вам кажется, нет?

– Наверное, вы правы. И потом, бедняжка План-Крепен была бы так рада моей исповеди и причастию.

– Вы так ее зовете? По фамилии обычно зовут мужчин.

– Она совмещает в себе лучшие черты пылких юношей и вполне простительные женские слабости.

– Вы не забыли, что отпущение грехов начинается с покаяния?

– За кого вы меня принимаете, господин аббат? Я не слишком набожна, но основы знаю твердо.

– Ну, так приступим. In nomine Patris[12]…

Священник поднял руку, а маркиза вновь преклонила колени на молитвенную скамеечку, склонила голову и стала читать молитву, такую привычную, что слова вылетали сами собой.

Исповедывалась маркиза нечасто. В последний раз это случилось перед Рождеством в церкви Святого Августина, которую она не слишком любила. Священник храма – щеголь, благоухавший духами «Несколько цветов» Убигана – не внушал ей доверия, и она преклонила колени в исповедальне только для того, чтобы порадовать План-Крепен.

Здесь, в старинной церковке в горах, все было по-другому: привычные слова вновь обрели смысл, гнев и смятение оставили душу маркизы. Она вернулась в усадьбу с облегченным сердцем, а там ее ожидал сюрприз. В малой гостиной маркиза увидела Клотильду, которая, обняв за плечи, утешала молодую девушку. Маркиза пригляделась и узнала Мари де Режий, причем та находилась в самом плачевном состоянии. Маркиза извинилась:

– Простите, – сказала она и хотела было закрыть дверь.

– Нет, нет, входите, дорогая! Думаю, даже нас двоих будет мало, чтобы утешить горе Мари.

– А что произошло?

– Я сама боялась за нее, но не хотела пугать: ее страшит будущий брак.

– Почему?

– Мари говорит, что ей просто страшно. Поверьте, Мари, госпожа де Соммьер желает вам только добра. Попробуем успокоиться, а потом здраво обо всем подумаем…

Призыв Клотильды не возымел никакого действия, он словно бы даже не коснулся слуха девушки, Мари продолжала цепляться за Клотильду, судорожно повторяя:

– Нет… нет… нет…

– У нее истерика, – вздохнула маркиза. – Без вмешательства со стороны не обойтись. Но я не решаюсь предложить ей целительных в таких случаях пощечин. Они ее напугают. Так что же? Может быть, рюмку бодрящего?

– Прошу вас, попросите принести! Я не могу сдвинуться с места. Сонетка слева от камина.

– Да, я заметила.

На звонок прибежал Гатьен, старый слуга, который не нуждался в лишних объяснениях.

– Я все понял, – сказал он с порога.

Он появился две минуты спустя с подносом, на котором стоял хрустальный графин с золотистой жидкостью и три рюмки.

– Помощь нужна мадемуазель де Режий, а не нам, – заметила Клотильда.

Гатьен с улыбкой ответил:

– Пусть мадемуазель извинит меня, но долговременный опыт мне подсказывает, что в подобных случаях страдающим персонам помогает сплоченность.

– Прекрасная мысль, – одобрила маркиза, взяла рюмку с золотистой жидкостью и поднесла к побелевшим губам Мари.

– Смелее, детка! Пейте!

– Что это? – пролепетала та.

– Столетний коньяк, – сообщила Клотильда. – Можете быть уверены, что он вас не убьет. Мы знакомы с ним столько лет!

– Если бы убил… Моим мучениям пришел бы конец…

– В столь юном возрасте? Вы что…

Маркиза де Соммьер хотела сказать «смеетесь», но вовремя удержалась.

Похоже, девушка крайне серьезно относилась к каждому своему слову. Маркиза помогла Мари выпить коньяк и только тогда заметила, что на ее щеке царапина, платье все в пыли, рукав фланелевой куртки разорван, рука тоже окровавлена.

– Еще разорван чулок и разбита коленка, – сообщила Клотильда.

– Что же с ней случилось?

– Упала с велосипеда. Поворачивая, врезалась в столб у наших ворот. Велосипед, похоже, пострадал еще сильнее, но мы займемся им позже. Когда я подняла ее, она обняла меня, прижалась и, плача, стала повторять, что ехала ко мне.

– Бедняжка так нервничала, что упала?

– Думаю, что так.

– Не повезло бедной девочке.

– Да, она хотела со мной поговорить. Долго не могла приехать, потом наконец решилась, и вот упала прямо перед нашими воротами. Конечно, я сразу прибежала, она бросилась мне на шею, стала умолять ее выслушать, а главное, оставить у себя, так как она всерьез расшиблась… Мы как раз говорили об этом, когда вы пришли. Признаюсь, я немного растеряна и не знаю, что делать.

– Думаю, для начала нужно заняться ее синяками и царапинами. Не думаю, что ее надо отправлять сейчас домой, пусть даже на машине. Видите, она сидит и стучит зубами? Настоящий нервный припадок. Давайте как можно скорее вызовем врача.

– Сейчас пошлю Гатьена за доктором Моруа. Он замечательный врач и надежный друг.

Дверь открылась, и вошел Лотарь.

– Что тут у вас происходит? Мари?

Сестра подтолкнула его обратно к двери.

– Мы все тебе объясним, но чуть попозже.

– А зачем посылать Гатьена к Моруа? Мари что, заболела?

– Можно сказать и так. Она упала, врезалась на велосипеде в столб.

– И поэтому ревет как корова?

– Выбирай, пожалуйста, выражения. Не поэтому. Она боится выходить замуж.

– Неужели? А ведь сияла как медный чайник! Еще бы! Заполучила в женихи мечту всех дамочек в округе, – проскрипел Лотарь.

– Одно дело мечты и сплетни, а другое дело – стать женой и покинуть родной дом, – заметила госпожа де Соммьер. – Мари сказала, что жених ей внушает страх, и она ничего не может с собой поделать.

– Можно было бы поверить, что ей не хочется замуж за Карла-Августа, потому что, говорят, они с Гуго были влюблены друг в друга. Но когда они явились к нам на праздник, то Мари была на седьмом небе от радости. Разве нет? Почему же все изменилось?