Книга SPQR IV. Храм муз - Джон Мэддокс Робертс

– Я Аполлодор, сенатор.

Это был красивый молодой человек с вьющимися черными волосами и приятными чертами лица, говорящими, что этот «охранник» родом из Сицилии. На нем был короткий хитон, на поясе висел короткий меч, а запястья и колени были обмотаны кожаными ремнями. Он стоял в расслабленной, почти вялой позе, какую можно встретить лишь у хорошо натренированных атлетов, но это был не более чем мальчик-красавчик, кое-чему научившийся в палестре[50]. На нем словно крупными буквами было написано, что это продукт луди[51], хотя я никогда не видел на этих играх таких молодых.

– Из какой школы? – спросил я.

– Из Амплиата в Капуе, – ответил он.

Это звучало вполне понятно.

– Хороший выбор. Там отлично учат борьбе и кулачному бою, а также искусству владения мечом. Если бы мне понадобился телохранитель для моей дочери, именно туда я бы его и направил для подготовки.

Юноша кивнул:

– Меня туда послали, когда мне было десять лет. Пять месяцев назад царь призвал меня обратно, когда решил перевезти свою младшую дочь в Александрию. – Юный телохранитель повернулся к Клеопатре: – Сенатор прав, сейчас лучше будет пойти во внутренние покои.

Говорил он легко и непринужденно, но в каждом его слове звучало обожание, которое он не мог, да и не хотел скрывать.

– Ну, хорошо, – согласилась Клеопатра. – В любом случае, я так и не смогла понять, почему люди ведут себя таким образом.

Погоди немного, еще успеешь понять, подумал я.

Я попрощался с Клеопатрой и спустился вниз, к веселящимся гостям. В последующие годы Марка Антония[52]всячески ругали и поносили за то, что он так увлекся Клеопатрой, что забыл Рим и все остальное, лишь бы только служить ей. Его стали считать слабаком. Но я-то знал Клеопатру еще в возрасте десяти лет и отлично понимал, что у бедняги Антония не было никаких шансов устоять перед ее чарами.

Тут мне захотелось что-нибудь добавить к вину, чем-то закусить. На широком мраморном столе лежал гигантский круг колбасы, приготовленной из сочного мяса водяной дичи, набитого в слоновью кишку. Пахла она просто потрясающе, но вот внешний вид имела ужасный. Раб предложил мне вертел с насаженными на него жирными тельцами жареной саранчи. В пустынных районах это считается деликатесом, но только не на вкус римлянина. К счастью, мне на глаза попался поднос с жареной свининой на ребрышках под превосходным соусом гарум. Вот этим я и полакомился, утолив голод, после чего ощутил, что готов к продолжению вечеринки.

Со двора, где атлеты демонстрировали образцы борцовского искусства и владения мечом, донеслись звуки лязгающего железа. Это были не настоящие гладиаторы, поскольку в те дни таковых в Египте еще не было. Но это были искусные бойцы, и на них приятно было смотреть; вот только в любом амфитеатре в Италии такие не продержались бы и минуты. Я увидел, что Фауста и Береника наблюдают за их поединками. К моему облегчению, гепардов уже куда-то увели.

– Совершенно великолепное зрелище, – сообщил я Беренике.

– Мы стараемся всячески развлекать и радовать наших гостей. Фауста только что рассказывала мне о гладиаторских боях, которые она вместе с братом устроила на похоронах их отца. Боюсь, наши жрецы и философы и прочие ученые мужи никогда не позволили бы проводить у нас смертельные бои. А это, наверное, очень завлекательно.

– Мунера[53]– неотъемлемая часть наших религиозных обычаев, – пояснил я. – Но некоторые считают бой до смерти слишком неподобающим и жутким зрелищем.

– Мы тогда выставили на арену тысячу пар бойцов, и эти поединки продолжались двадцать дней, – сообщила Фауста. – Не говоря уж о сотнях львов, тигров и носорогов, а также обычных медведей и быков. Сенат счел это слишком экстравагантным зрелищем, но кому нынче дело до Сената?! – Сказано было вполне в духе достойной дочери Суллы. – Конечно, женщинам вообще-то запрещено появляться на мунере, но мы все равно ходим. Я нахожу это зрелище более привлекательным, нежели гонки на колесницах.

– И то, и другое имеет свои прелести, – заметил я. – На гонках, например, можно открыто делать ставки, а вот на гладиаторских боях на это смотрят косо. Кстати, раз уж речь зашла о религиозных вопросах, – умненько вставил я, – мне было бы крайне интересно услышать от Береники ее впечатления о святом человеке Атаксе и его боге Баале-Аримане. – Фауста бросила на меня загадочно-недоуменный взгляд. Она явно не ожидала, что я вдруг подниму эту тему.

– Ах, это было просто замечательно! Знаете, я однажды гуляла по своему саду – это было перед последним разливом Нила, – и мне вдруг явился бог Гор. И он говорил со мной!

– Говорил с тобой?! – воскликнул я, делая значительное усилие, чтобы брови не поползли вверх.

– Да-да, и я поняла все, до единой буквы. Он сказал: «Дочь моя, я предвещаю появление нового бога, который будет править и Красной и Черной Землей. То есть и Верхним, и Нижним Египтом. Его пророк появится при твоем дворе перед разливом реки. Встреть его, как подобает принимать посланников бессмертных богов Египта».

– Это все, что он сказал? – спросил я. – Обычно боги бывают более разговорчивы.

– Этого вполне достаточно, – ответила Береника.

– А рот этого бога, вернее, его клюв при этом двигался? Открывался?

Вероятно, мне следовало объяснить, что Гор – это один из самых отвратительных египетских божеств, к тому же у него на плечах голова сокола.

– Я не заметила. Я пала ниц у его ног в тот момент, когда он начал говорить. Даже дочери царей египетских должны преклоняться перед богами.

– Вполне можно понять, – мне ничего не оставалось, как умерить свой пыл.

– Вы даже представить себе не можете, как я обрадовалась, когда святой Атакс оказался в Александрии и принес весть о пришествии Баала-Аримана! А ведь вел он себя, знаете ли, очень скромно и ненавязчиво! И был просто поражен, когда я сообщила ему о том, что Гор уже объявил мне о его пришествии.