Книга Пожать руку Богу - Курт Воннегут

Я говорю: «Я скоро вернусь».

…

И вот я выхожу в окружающий мир! Кого там только нет! Уличные грабители! Охотники за автографами! Наркоманы! Люди, делающие настоящее дело! Может быть, девица, которую я в два счета соблазню! Сотрудники ООН и дипломаты!

…

Я захожу в газетный киоск. Небогатые люди, проживающие свои малодостойные жизни, стоят в очереди за лотерейными билетами или прочей чепухой. (Смех) Все хранят достоинство. Притворяются, что не знают меня. Ха-ха, я знаменитость, меня все знают. (Смех)

Киоском владеет семейная пара. Они индусы, чистокровные индусы! У женщины между глаз крошечный рубин. Ради того, чтобы на это посмотреть, стоило пройти квартал. При чем тут конверт?

«Запомните: поцелуй – это всего лишь поцелуй, а вздох – всего лишь вздох».

Я знаю этот индусский киоск не хуже его хозяев. Не зря я изучал антропологию. Без помощи хозяйки я нахожу конверт восемь на двенадцать, при этом вспоминаю шутку о бейсбольной команде «Чикагские псы». Ходили слухи, что «Псы» переезжают на Филиппинские острова, где их переименуют в «Филиппинские конверты». Эта шутка подошла бы и для «Бостонских красных гетр».

Я встаю в конец очереди и начинаю болтать с покупателями, которых сюда привели не лотерейные билеты. А подсевшие на лотерею – надежда и нумерология давно ободрали их как липку – явно страдают АПАТИЕЙ ПОСЛЕ ВРЕМЯТРЯСЕНИЯ. Кажется, переедь такого тяжелый грузовик – он и не заметит.

…

Я выхожу из киоска и иду еще один квартал к югу, до почты. Я тайно влюблен в женщину, которая там работает. Я уже положил свои страницы в конверт. Надписал адрес и встал в конец другой длинной очереди. Теперь конверт надо отправить!

Женщина, в которую я влюблен, об этом не знает. Сидит, что называется, с каменным лицом. Наши глаза встречаются – она смотрит на меня, как на новые ворота.

…

Я с толком использую время ожидания. Узнаю массу сведений о бестолковых начальниках, о делах, которыми никогда не займусь, о странах, где никогда не побываю, о болезнях, с которыми, надеюсь, никогда не познакомлюсь, о собаках разных пород, которых люди держат у себя дома, и так далее. Я все это вычитал в компьютере, спросите вы? Нет. Я использовал забытое искусство беседы.

Наконец мой конверт проштампован и взвешен – единственной женщиной в мире, которая смогла бы сделать меня по-настоящему счастливым…

Я иду домой. Я неплохо провел время. Послушайте: мы живем на Земле, чтобы вволю покуролесить. (Смех) А кто будет утверждать что-то иное, пошлите его к дьяволу!

(Смех и продолжительные аплодисменты)

РОСС: Плавно переходим к следующему вопросу: как вы считаете, есть ли некое пространство за пределами вашего текста, куда во время чтения попадают ваши читатели, и если да, что это за пространство?

КУРТ: Я уже говорил: наши читатели должны быть исполнителями, чтобы раскодировать письмена на странице, они должны как следует поработать. Раз они участвуют в процессе, значит, они – наши партнеры. Они – соучастники. Это и есть дополнительное измерение, о котором нам ничего не известно. Но приятно осознавать, что читатели – именно участники. Так и должно быть, в противном случае они не смогут ничего прочесть.

ЛИ: Не знаю, как точно это выразить… Может быть, рассказать вам одну историю? Я чувствую, что другое измерение есть, но нащупать или определить его не могу. Давайте расскажу историю, которая, думаю, нам поможет. Однажды, когда я еще был человеком из подворотни, я шел по Сорок второй улице, между Восьмой и Девятой авеню. День клонился к вечеру. Серый такой день. И вдруг вижу, что навстречу мне тащится целая армия, волочит ноги средь бела дня. Никто не улыбается. Глядят перед собой, движутся то ли куда-то, то ли откуда-то. И на лице у каждого написано страдание. Этот день всем им давался нелегко.

Я дошел до конца квартала и вдруг услышал теньканье фортепьяно – поверх этих серых голов покачивалось и подергивалось что-то розовое в форме дыни. Это оказался священник из Джерси, на углу Сорок второй улицы – этого Божьего угла – он поставил большие колонки и наяривал какой-то задорный, очень современный госпел, прямо в разгар этого очень серого и очень грустного дня. Он прямо скакал от радости – вроде бы без всякой причины, – только что установил эти колонки и носился вокруг них, искры так и прыгали с его розовощекого лица. И я сказал себе: вот где мне хотелось бы быть – там, где сейчас находится этот проповедник.

Ну, если объяснять не так прямолинейно, мне нравится, когда люди прочитают что-то и говорят: «Вот куда я хотел бы попасть». И все. (Продолжительные аплодисменты)

КУРТ: Хочу добавить – почти все писатели, каких я знаю, хотели бы быть музыкантами. (Смех)

РОСС: Почему?

КУРТ: Потому что музыка доставляет людям удовольствие, какое мы доставить не можем. Музыка – это самая приятная и волшебная вещь на свете. (Аплодисменты)

Я – президент Ассоциации американских гуманистов, но при этом скажу: факт существования Бога нам доказывает именно музыка. (Продолжительные аплодисменты)

РОСС: Вы, кстати, на каком-нибудь инструменте играете?

КУРТ: На кларнете, довольно плохо. Тут меня Бог обделил. А вот наш президент, между прочим, выдувает из саксофона совсем неплохие звуки. Совсем неплохие. Я слышал, как он играет. Правда, этот аргумент в его защиту никто не использовал. (Смех)

РОСС: На ваш взгляд, насколько похожи, скажем, сидящие здесь Курт Воннегут и Ли Стрингер на писателей, с которыми читатели встречаются в ваших книгах?

ЛИ: Ну, это совсем на засыпку. Не знаю… Давайте вы.

КУРТ: Чем хорошо наше занятие, например, по сравнению с поэзией, живописью, может быть, и с музыкой? А тем, что мы друг другу не завидуем. Джеймс Макнил Уистлер, художник, как-то сказал: «Хотите увидеть зависть – идите к художникам». А романисты друг другу не завидуют, и если какой-то писатель добивается успеха, зарабатывает, допустим, кучу денег, все остальные писатели тоже довольны.

Поэтому можно сказать, что мы трудимся в поле исключительного согласия, мы все участвовали в одной и той же битве и знаем, как это не сладко. Мы – не Дюк Уэйн, который не нюхал пороха. Мы знаем, каково это – вести наш бой, и за участие в этом бою мы друг друга уважаем.

Любой, кто написал книгу – не важно, напечатали ее или нет, хороша она или нет, – наш коллега.

ЛИ: Книги Курта я прочитал много лет назад. За модой я никогда не гонялся, поэтому прочитал эти книги после всех. И пожалел, что не прочитал раньше. (Смех)

А когда услышал, что Курту моя книга понравилась, я словно встретил друга. Если другой писатель хорошо отзывается о твоей работе, это дорогого стоит.

Это ведь не наука. И мы не делаем фарфор. Не режем куски два на четыре. Ведь только подумать, чем мы занимаемся – сидишь у себя в комнате и тюкаешь – извините, в моем случае на «Макинтоше» – восемь или девять часов кряду. Это же противоестественно. И нет никого, кто может тебе сказать: вот тут правильно, а тут – нет. И ты сидишь и тюкаешь целый год – прямо мурашки по коже! А представьте, что ты оглянулся назад и вынужден сказать себе: «Э-э, да я целый год выкинул кошке под хвост». И когда среди этого одиночества другой писатель вдруг тебе говорит: «Молодец, здорово написано», это, конечно, великое дело. В этом смысле Курт – мой товарищ на всю жизнь. А потом я перечитал его работы, кое-что из его интервью, послушал его комментарии и понял: мы с ним из одного теста.