Книга Счастье в награду - Кэтрин Стоун

— Вот оно что. А почему вам так нравилось именно домоводство?

Лукас задавал свой вопрос в надежде услышать: «Представьте себе, меня это увлекало, потому что я все еще верю в такие архаичные понятия, как семья и материнство. Понятия, создающие дом».

— Я просто бессовестно пользовалась своим преимуществом.

«Да, конечно! Ведь у тебя были твои мечты!»

— Преимуществом?

— Моя мать была… то есть она и сейчас учительница. А домоводство было ее предметом.

— Значит, она преподает его до сих пор?

— Ох, а вот этого я не знаю.

— Вы с ней совсем не общаетесь?

— Нет. Совсем. — Гален упрямо задрала подбородок и спросила: — Вам необходимо выяснить обо мне еще что-то — или вопросы закончены?

«Нет! Мне нужно узнать еще так много! Я готов без конца слушать твои признания!»

— Закончены.

Гален, больше не в силах выносить этот пронзительный взгляд серо-стальных глаз, отвернулась к аккуратным стопкам разноцветных папок с документами, заполнявшим оружейную комнату. Она сразу заметила, что теперь они сложены по-другому. А на рабочем столе лежали какие-то новые бумаги — свежие распечатки из Интернета.

Гален моментально узнала статью, лежавшую на самом верху. Она называлась «Манхэттенский загнанный пони» — очередная приманка для падких на чужую кровь читателей, смаковавших язвительные выпады Розалин Сент-Джон против несостоявшейся ведущей «Кей-Кор». Против выскочки-недоучки, подававшей когда-то неплохие надежды. В своем новом творении Розалин сравнивала Гален Чандлер с несчастной загнанной лошадкой, спотыкающейся на каждом шагу и способной дотянуть до конца лишь один-единственный репортаж из зала суда. Один репортаж за один забег — и не более. И если, к примеру, пони прикажут сменить галоп на рысь или рядом неожиданно заржет лошадь соперника, несчастная кляча теряется и сбивается с шага. Она не способна даже жевать на ходу свое сено — и уж тем более подать зрителям целый воз свежих новостей.

Гален поспешила перевести взгляд с вызывающе манящей статьи, наверняка только что прочтенной Лукасом, на переложенные по-новому разноцветные папки.

— Где мне прикажете начинать?

— В гостиной.

— В гостиной?.. — У нее тревожно защемило сердце.

— Вам нужно распаковать вещи.

Ну конечно, он имел в виду ее имущество, коробки, полные разноцветных отрезов и кукол. А чего еще она ожидала? Однако сердце щемило по-прежнему, и Гален позволила себе напомнить о папках — зловещей радуге смерти.

— Но ведь вы хотели познакомить меня с этими делами. — Вы хорошо воспринимаете информацию на слух? Я бы мог читать эти документы, пока вы будете заниматься шитьем. Насколько я помню, вы обещали Кейси закончить работу до завтра. Гален?

«Посмотри на меня, Гален! Позволь мне понять!» Наконец, наконец она подчинилась его молчаливому приказу, и когда ее тревожные, усталые глаза встретились с его, Лукас улыбнулся. Сейчас он обращался к удивительной, необыкновенной женщине, способной грезить наяву о свадебном наряде для своей матери:

— Считаю своим долгом уточнить, детектив Чандлер, что нисколько не сомневаюсь в вашей способности одновременно слушать меня и шить.

Глава 13

Когда-то — не так давно — четыре женщины взяли приступом чванливый, придирчивый Манхэттен. Конечно, это были современные, деловые леди. Сексуальные. Наделенные острым умом и верой в себя. Сильные духом.

Кей — блестящий талантливый следователь, чья будущая карьера не вызывала сомнений и зависела исключительно от ее собственного выбора. Она могла бы стать известным политиком. И пройти путь до самого верха — вплоть до Белого дома. В качестве первой леди? Запросто. Любой мужчина счел бы за честь стать спутником остроумной обаятельной, неотразимой Кей. С ней мог обручиться и президент. Впрочем, она и сама могла бы претендовать на президентский пост.

Затем появилась Моника — неподражаемая звезда, модель, улыбка которой могла распахнуть любые двери. И растопить любое сердце. Несмотря на то что ей уже перевалило за тридцать, ее карьере в модельном бизнесе могла позавидовать любая юная красотка.

Следующей стала Марсия. Ее оригинальные работы по внутреннему дизайну не сходили с обложек самых модных журналов. Дружбой с ней гордились и прижимистые финансовые магнаты, и избалованные светские львы. Но Марсия не боялась пожертвовать приемом у одного из этих влиятельных и капризных типов ради того, чтобы помчаться куда-нибудь в Нью-Йорк или в Лондон на очередную выставку дизайна.

И последней в роковом списке — но отнюдь не последней в своем деле — числилась Бринн. Известный врач, ученый, талантливый онколог, она приносила облегчение не только телу, но и душе своих пациентов, ведущих битву с самым страшным недугом этого века.

Судьба каждой из этих женщин могла показаться чудесной сказкой… если бы в конце не зияла рваная рана на горле, кровавый крест напротив сердца и выколотые глаза.

Вряд ли у кого-то повернется язык назвать их жизнь счастливой историей — если не считать счастьем быструю, мгновенную смерть, избавляющую от душевной боли. Ведь рану, нанесенную равнодушным принцем с волосами цвета воронова крыла, способна исцелить только смерть.

Был ли Лукас близок к тому, чтобы объявить своей невестой одну из этих выдающихся женщин? Этот вопрос Розалин Сент-Джон неоднократно задавала своим читателям, но никто не мог на него ответить. В том числе и сама дотошная Розалин. Она даже не имела понятия о том, что эти звезды манхэттенского небосвода — любовницы Лукаса, пока не получила известное письмо.

Но ведь этот человек всегда оставался таким невыносимо скрытным! Хотелось бы знать, был ли он интимно близок одновременно со всеми четырьмя? «Нет, конечно, нет!» — … тут же восклицала Розалин. Ведь это определенно не его стиль! Это не похоже на охотника, способного так сконцентрироваться на одной-единственной цели! Наш лейтенант берется только за крупную дичь. И играет по-крупному. С одной любовницей за один раз. Он проводит с ней ночь, полную неземной страсти, после чего уходит навсегда. По крайней мере так он обошелся с тремя из роковой четверки. — Но встречался ли он до последнего времени с одной из них?

Этого не знала ни Розалин Сент-Джон, ни ее читатели, не могла понять и Гален, слушавшая, как Лукас озвучивает содержание радужных папок. Ясно было одно: он оплакивает их всех. И будет мстить за четверых. Эта мрачная клятва отдавалась эхом в звуках его сурового голоса.

— Покажите, что вы делаете.

Негромкая команда прозвучала совершенно неожиданно — и едва ли уместно — среди жестокой хроники чужой славы и смерти.

Но Гален все равно казалось, будто она погружается в сказку.

Они сидели на белоснежном пушистом ковре лицом друг к другу, а между ними, разделенные незримой границей, жили их сказочные королевства. У него правили сухие полицейские отчеты, а у нее — разноцветные лоскутки тканей и куклы. С ее стороны белизна ковра цвела необычными красками и на журнальном стеклянном столике чайные чашки и печенье соседствовали с иголками и нитками.