Книга Дорогая кузина - Ирина Лобановская

Охлынин важно опустился на стул рядом с сыном и вновь покровительственно положил пухлую руку с седеющими кустиками волос ему на плечо.

— Итак, — снисходительно начал великий поэт, — я слышал, у тебя большие успехи. Ты поступил в Литинститут.

Илья кивнул, не переставая жевать:

— Угу… В тот, где ты работаешь профессором.

Симочка испуганно взглянула на отца. Новый ректор совсем недавно потребовал категорической отставки мэтра-песенника, и с осени Охлынин больше не будет преподавать в Литинституте и вести там семинар…

Но Илья об этом не подозревал. И упрекнуть его ни в чем невозможно.

Вадим Анатольевич помрачнел:

— Видишь ли, я решил уйти… Мне стало тяжело работать, студенты — серьезная нагрузка, большая ответственность… А мне пора на отдых. Буду жить на даче.

— Да там семинары только раз в неделю, по вторникам! — сообщил уже отлично информированный сын. — Какая это нагрузка? — Он иронически взглянул на отца, не поверив ни одному его слову. — А дачка у тебя, небось, в Переделкине?

Сима потеряла всякий контроль над собой и, даже не замечая, без конца затягивала пояс на платье все туже и туже, собираясь перерезать себя им пополам. Она не столько любила отца, сколько дорожила честью фамилии, свято берегла ее и тряслась над ней, считая себя наследницей и продолжательницей рода, хранительницей семейного очага.

Симочка часто искренне горевала и страдала, переживая, как личную огромную трагедию, отсутствие аристократических каст. Теперь в стране существуют только богатые и бедные. И никакая иная классификация не способна подтвердить различие между социальными ступеньками современного общества. Есть еще аристократия науки, или, вернее, научной промышленности. А искусства исчезают…

Симочке страстно хотелось быть аристократкой по рождению, но ей сильно мешали ее простые деревенские корни, которых она стыдилась и старалась всячески скрывать.

Отец снял руку с плеча сына. Тот ухмыльнулся.

— Сима, пригаси огонь! — велел Охлынин. — Горит слишком жарко. Да, у нас действительно дача в Переделкино, где живут многие литераторы. Они это заслужили! Когда ты получишь такое право, тебе тоже выделят там дачу. А пока расскажи, о чем ты пишешь. И чем интересуется и живет сегодняшняя молодежь. Это очень любопытно. Хочется знать о ее настроениях.

— А чего, Симка не желает тебе рассказать о своих настроениях? — поинтересовался Илья. — У тебя ведь есть молодежь прямо на дому!

Сестра перекосилась. Илюша довольно усмехнулся.

— Но это, так сказать, именно домашний и привычный источник информации, — заметил отец. — Нужны и другие.

— А читательские конференции? Всякие там встречи с читателями? И твои студенты… Они тебя не обогащают и не насыщают? — не унимался Илья.

— Ты не хочешь со мной разговаривать? — наконец, начал понемногу раздражаться отец. — Для чего ты тогда сюда явился?

— А пожрать на халяву! — равнодушно признался Илья. — Зачем же еще? Это и так ясно! Я когда приехал в Москву, сразу увидел рекламу в метро: парень на фотографии держит высоченную стопку гамбургеров или бутербродов от пояса до подбородка. А внизу кто-то маркером подписал: "Умру, но все сожру!" Это про меня! Я так ржал!

Сима еле сдерживалась, но молчала, прикусив губу. Пусть отец сам разбирается со своим сыном!

— А духовное общение? — строго и назидательно спросил отец. — По-моему, мать допустила много серьезных просчетов в твоем воспитании. Все-таки главное в жизни — живой контакт с людьми, дружба, беседы, споры… Разве не так? У тебя другое мнение?

— Если духовное — тогда, конечно, — живо согласился Илья. — Интеллигентно!

— Ну, вот видишь! — обрадовался мэтр, уверенный, что, наконец, нащупал точку соприкосновения с сыном, и убежденный, что умеет, как никто другой, наилучшим образом проникать в души человеческие, особенно в юные. — Так о чем ты пишешь?

Илья еле удерживался от смеха. Симочка искусала все губы. Но известный поэт не замечал ничего. Великие потому и великие, что прекрасно умеют обходиться своей личностью и насыщаться исключительно собой. Они замечательно видят себя в перспективе, в отличие от простых смертных, и попросту не замечают остальных.

До своей отставки и начавшегося забвения Охлынин редко бывал возбужден, зато всегда доволен. Абсолютно всем. И собой, прежде всего. Воздух казался ему чистым, а жизнь — прекрасной. Он неизменно чувствовал в теле мальчишескую легкость, напрочь перечеркивавшую его возраст. Да и зачем ему помнить о годах? Какая разница, сколько тебе лет? Есть они вообще или их нет? Одни люди умирают молодыми, другие рождаются стариками. Порой видишь — перед тобой ранний старикашка под маской юности, просто пока еще с лицом и манерами молодого человека. У бодрого Охлынина сложилось все наоборот. Он молодел день ото дня, пропитываясь своей славой и звонким именем, как живой водой. Пока не случилось то, что случилось…

— Я пишу о глистах! — с глубокомысленным видом заявил Илья.

Симочка не выдержала и бешеной пулей вылетела из столовой.

— О чем? — изумился поэт. — Это что же, научный трактат? Может, тебе стоило поступить на биофак?

— Объясняю, — начал разглагольствовать Илья. — Это некая фэнтези. Я придумал страну глистов со своей иерархией, порядками, историей. И описал это своеобразное государство внутри человека. Правда, здорово? Никто, кроме меня, до такого не додумался.

— Гм-м… Это верно… — Отец был в замешательстве. — И тебя приняли в Литинститут именно с этим… что это по жанру?.. Повесть?.. Роман?

— Конечно! Еще бы им меня не принять! Это гениальная поэма в прозе! — подытожил Илья. — Теперь собираюсь сочинить новую вещицу о мышах.

— Какая у тебя странная тематика… — пробормотал смущенный отец.

— Почему странная? — невинно удивился Илья. — Был такой художник, кажется, Брейгель. Так вот он утверждал, что в искусстве нет плохих или хороших, запрещенных или разрешенных тем. Все темы хороши, выбирай любую! Хочешь — живописуй крыс, а хочешь — цветущие магнолии. Главное — как написать. Собираюсь сделать в литературе карьеру, как ты. А это очень легко.

— Легко?! — изумился отец. — Ты в этом уверен?

— Конечно! — кивнул Илья. — Написал "Евгения Онегина" — вот тебе и карьера!

— Ну да, правильно… — поспешно согласился отец. — Но давай поговорим о человеческом разуме. — Он оседлал своего любимого конька. — Ум человеческий — это главное на Земле. Что бы еще поддерживало, сохраняло ее, берегло, если бы не наш рассудок?

— А войны? — справился Илья, доедая кролика.

— Они как раз противоречат уму. Вообще все несправедливости, все зло, все горе идут вразрез с разумом.

— А я думал, с совестью, — хмыкнул сын.

— Ну… это тоже… — слегка замялся поэт. — И все-таки я выступаю поклонником и почитателем человеческого великого мозга, человеческой мысли! Это вершина на Земле! Перед умением анализировать, сопоставлять, делать выводы можно преклоняться!