Книга Эпитафия. Иначе не выжить - Анатолий Ковалев

В другой ситуации Балуев выказал бы ему полное презрение, повернувшись спиной или бросив что-нибудь пренебрежительное о качестве того или иного напитка, но он прекрасно понимал, что завтра здесь будет полно посетителей, которые вместо напитков станут требовать информацию.

Едва Геннадий открыл рот, чтобы сделать бармену созревшее у него в голове предложение, как в бар ввалилась группа подвыпивших парней агрессивного вида. Лицо бармена сразу же исказилось, и на нем уже не читалось ничего, кроме страха.

Балуев отодвинулся немного в сторону, чтобы дать возможность парням занять место у стойки бара. Их было пятеро, здоровенных бизонов, не отличавшихся разнообразием в одежде. Физиономии выражали стадное, тупое чувство сплоченности. Когда первый из них открыл рот, стало ясно, что эта штука у него предназначена для чего угодно, только не для того, чтобы составлять из слов предложения.

– Эй, ты… х… в подтяжках! – обратился он к бармену. –Ты… это… принес? Мы тебя… это… предупреждали.

– Сегодня у меня нет, – слетело с побледневших губ бармена.

– Нам по х…! Плати из кассы! – прикрикнул на него другой, у которого дела с синтаксисом обстояли лучше.

– В кассе едва наберется сто тысяч, – простонал должник, втянув голову в плечи и, видно, предчувствуя, что сейчас будут бить. И действительно, один из бизонов лихо перемахнул через стойку бара, прямо как в американском вестерне, и с размаху двинул бармену в ухо. Тот закачался, но не упал, а только закрыл руками лицо.

– Не надо так грубо! – подал голос Балуев, никем до этого не замеченный.

Замахнувшись для второго удара, парень застыл на месте и вопросительно посмотрел на своих товарищей, а те, в свою очередь, уставились на пижона в шикарном костюме.

– Зачем же так грубо? – обратился он к ним с вопросом. – Всегда можно договориться по-хорощему.

– Че ты лезешь не в свое дело?! – крикнул ему тот, что дружил с синтаксисом. Он шагнул к Балуеву явно не с братскими намерениями. – Че ты лезешь?.. – С его уст чуть не сорвалось очередное похабное слово, но кто-то из товарищей схватил парня под локоть и дернул на себя. Они зловеще зашептались, выясняя отношения. Из их шипения Балуев разобрал только одно слово – Миш-кольц.

– Как вы… того… представляете? – обратился к Геннадию Сергеевичу первый из бизонов. – То есть… я хотел сказать… того… как?

– Договориться? – помог ему выбраться из тупика Балуев. Тот кивнул вместо ответа. – Очень просто. Он заработает нужную сумму и отдаст.

Его слова вызвали дикий гогот парней.

– Он уже два месяца зарабатывает! – сообщил второй.

– Сколько он вам должен?

– Пятьсот баксов.

– Через неделю приходите в бар «Сириуса». Он с вами расплатится.

Это сообщение повергло их в замешательство.

– Мы туда не ходим.

– Нас там покоцают! – возражали парни.

– Не обязательно ходить всем стадом. За долгом может прийти один из вас, – посоветовал Балуев, – и никто его не тронет. На лбу ведь не написано, чей он человек.

«А у меня, видно, написано!» – одновременно и с досадой и с удовлетворением подумал он.

Парни посовещались между собой, и тот, который вначале был настроен против Геннадия Сергеевича, сказал:

– Мы вам верим. – И, повернувшись к бармену, добавил:

– Но если и через неделю денег не будет – сумма удвоится!

"Нет ничего нового под солнцем. Аминь, вспомнил про себя библейскую истину Балуев и в сердцах мысленно воскликнул:

– Когда же все это кончится?!"

Бар снова опустел, а парень за стойкой так и прикрывал ухо ладонью.

Геннадий положил перед ним свою визитную карточку и приказал:

– Завтра к двенадцати часам я жду тебя в офисе.

– Ваши условия?

Балуеву понравилось, что парень не считает его своим благодетелем.

Мальчик – не дурак! Понимает, что к чему!

– Условия просты. С завтрашнего дня ты не показываешься в этом районе.

Если кто-нибудь станет спрашивать обо мне – ты меня в глаза не видел…

Самое нелегкое испытание ждало его впереди. Он проторчал не менее получаса во дворе дома с магазином «Игрушки», пока не убедился в полной безопасности своего предприятия. Хотя опасность, конечно, оставалась. Было еще не так поздно, и его вполне могли заметить из какого-нибудь окна. Он осторожно приоткрыл дверь черного хода, чтобы избежать душераздирающего скрипа, и проскользнул внутрь.

Действовал быстро, потому что быть застигнутым на месте преступления не входило в его планы. Он сразу направился к директорскому кабинету. Дернул дверь. Посветил фонариком, чтобы убедиться в наличии трупа, хотя специфический запах, исходивший из душного кабинета, говорил сам за себя. Достал из кармана брюк подаренное Анхеликой сердечко, обтер значок носовым платком и аккуратно положил его на пол возле дверного косяка, так чтобы его не смогли куда-нибудь отшвырнуть и в то же время чтобы алое сердечко сразу бросилось в глаза. Дело, достойное самого коварного иезуита, было проделано с точностью до миллиметра.

Он плотно прикрыл дверь. И в тот же миг, к своему ужасу, услышал голоса, доносившиеся из торгового зала. Он вовремя погасил фонарь и прислушался.

Хлопнула дверь главного входа, и в торговом зале зажегся свет. Удирать поздно.

Его обязательно заметят и устроят погоню. Геннадий прошмыгнул в нишу между аркой, недавно выложенной кирпичом и еще не оштукатуренной, и стеной, отделявшей торговый зал от административной части. Вчера они с Федором не обратили внимания на это идеальное убежище, он обнаружил его только что, когда в зале загорелся свет.

– Видишь, как мы тут развернулись без тебя! – хвастался один из вошедших, и Балуев сразу догадался, кому принадлежит этот голос. – Свой оружейный магазин – это тебе не пуп царапать. Директором назначили Алика: он из молодых, да ранних. Ты его не знаешь.

– Я вообще никого не знаю, – хрипловатым, глухим голосом отозвался другой, незнакомый.

Геннадий понял, что вошедших двое. Черта лысого им понадобилось в такое время, ругался он, сильней вжимаясь в нишу. Голоса приближались. Если они включат свет в административной части, я пропал! Вот уж порадуется Криворотый!

– А в подвале у меня склад, – сообщил первый, – там хранятся все наши боеприпасы.

– И твои знаменитые адские машинки? – усмехнулся второй, голоса которого Балуев никогда не слышал, но многое отдал бы, чтобы взглянуть на него.

– А как же без них, без родимых? Они нам здорово помогли во время «войны». На них подорвались Гром, Череп… – Он назвал еще несколько кличек, пока незнакомец не добавил: