Книга А я люблю военных... - Людмила Милевская

Мне даже захотелось, чтобы меня поймали. С этой отчаянноймыслью я гордо и проследовала к выходу, страшно обрадовав охрану.

“Вот выйду и сама на Лубянку пойду,” — уже мечтала я, однакоу самой двери меня вдруг осенило.

Это что же получается? Все вышло так, как подлая Юлькахотела? И Юлька, и Тамарка, да и Женька мой, мерзавец, — все жаждут, чтобы яотсюда ушла…

Так не бывать этому! Я буду не я, если в ресторан непрорвусь!

К великому огорчению охраны, резко изменив направление, явернулась в холл и застыла у стеклянной двери, тоскливо уставившись в зал.Мысль моя работала лихорадочно, но бесплодно, а тут еще метрдотель опять откудани возьмись со своим заунывным “Софья Адамовна, Софья Адамовна”.

— Ах, не донимайте, — начала было я, но в этот моментслучайно наткнулась взглядом на свой объект, о котором за разговором с Тамаркойсовсем забыла.

Он сидел сиротливо у фонтана за столиком, накрытым на двеперсоны, и о чем-то сосредоточенно размышлял. Судя по виду, горе у негослучилось страшное. Мое и рядом не лежало.

— Та-ак, — обратилась я к метрдотелю, — того мэна видите?Отчего, полагаете, он так расстроен?

Пока метрдотель растерянно хлопал глазами, я продолжила:

— Оплатил человек столик, ждет меня, свою будущую супругу, авы не пускаете. Куда это годится?

Не дожидаясь ответа, я бодро оттеснила растерявшегосяметрдотеля и (как говорит Маруся) всею собой устремилась в зал, но рефлекссработал у охраны. Глазом моргнуть не успела, как меня схватили, будтохулиганку какую, и теперь уже потащили к выходу.

— Это безобразие! — беспорядочно лягаясь, вопила я. — Такбеспардонно обращаться с лучшими клиентами! Ославлю на всю Москву! Следующийроман будет про вас, негодяев!

Последняя фраза оживила остолбеневшего метрдотеля. Он далзнак меня отпустить, после чего я тут же приступила к переговорам. Впрочем,“переговоры” сильно сказано, говорила одна я. В красках расписав наш роман собъектом, я настаивала на том, что столик у фонтана заказан лично для меня.Наконец метрдотель принял решение:

— Хорошо, сейчас у него спрошу. Если все так, как говорите,вы, Софья Адамовна, пройдете в зал.

Не стоит, думаю, описывать мое торжество, которого я нескрывала, потому что уверена была, что объект удивится, но в гостеприимстве неоткажет — кто же откажет красотке такой?

Однако рано я торжествовала: сделав пару шагов, метрдотельвернулся и спросил:

— Как зовут вашего будущего мужа?

Это был удар!

Настоящий удар!!!

Который я легко удержала.

— Не имя красит человека, а человек имя, — философскиответила я и заговорщически добавила: — Мой будущий муж ниндзюцу.

— Кто-оо?!

— Ниндзюцу, если по-русски, боец невидимого фронта, инастоящего имени его даже родителям знать не положено, а нам с вами и подавно.Он вообще здесь с важным заданием. Речь идет о безопасности самого президента!

Ну куда, спрашивается, меня опять понесло? Бездонноевоображение, помноженное на речевое недержание, страшная вещь. Все думают, чтоя чокнутая. Брякнув глупость, я испугалась, что и метрдотель так подумает и ужточно теперь выгонит меня, однако, охваченный ужасом, он умчался к моемуобъекту.

Я прилипла глазами к столику у фонтана. Метрдотель что-тообъяснял несчастному объекту, а тот коченел. Так продолжалось довольно долго,мне показалось — вечность. Наконец объект очнулся и что-то произнес. Метрдотельповернулся в мою сторону, туда же глянул и объект — я превратилась в салют, вфейерверк: радостно завизжала, запрыгала и замахала руками.

…

Немая сцена длилась недолго. Объект кивнул, метрдотельпосеменил ко мне.

Глава 19

МЕЧ, КОТОРОГО НЕТ

Вязнут мысли. Мелькают лица. Туманны контуры. Все нереально.

Нет ответов!

Сумитомо спрашивают, он говорит, не понимая. Его вновьспрашивают, — он молчит.

О чем они? Зачем? Слово — игла, движение — боль.

Посланники правительства изумлены святотатством. Брезгливосмотрят на Сумитомо.

“Куда исчез светлый праздник? Где Аой Мацури? Где друзья?Нужно спешить… Божественный Микадо… Великая честь… Итумэ… Чудная Итумэ… Гдеона?”

Мысли бьются, путаются в помраченном сознании. А когдаудается осознать реальность…

“Саке одурманило? О Боги! — в отчаянии думает он. — Ничегоне помню. С мечом на Микадо… Как жить? Немедленно сэппуку! Невыносимобесчестие! Прочь позор!

Сэппуку! Сэппуку! Сэппуку!”

— Меч! Дайте меч! — кричит Сумитомо.

Бьется о дубовую дверь.

Бесстрашна стража. Нет ответа. Но…

Его услышали. Посланник сегуна возглавил следствие. Семьдней ждал Сумитомо. Далек путь из Эдо в Киото. Неделя неведения. Хуже смертибесчестие!

— Меч! Дайте меч! — исступленно требует Сумитомо.

Семь дней. Сознание постепенно очистилось. Мир обрелчеткость, мысли связность.

Прибыл посланник сегуна!

— Ты не достоин чести свершить сэппуку, — процедилпридворный самурай, состарившийся в эдосском замке. — Тебе с позором отрубятголову. За покушение на божественного Микадо, — отводя глаза ответил старыйпридворный.

— На Микадо?!!

Ужас в голосе Сумитомо достиг невообразимых высот.

— Вздор!!!

— А сэппуку не может быть и речи, — все так же глядя всторону, повторил посланник сегуна. — Ты не преступник, ты святотатец. Проститьможно сумасшедшего, но ты рассуждаешь здраво.

— Я покушался на…

Сумитомо от ужаса запнулся.

— Покушался и сам не знаю? Возможно я сумасшедший? — у негопересохло в горле.

— Не стоит лгать, — бросил вельможа. — Не унижайся! Тебяопознали. Лицо, доспехи, все видели, — ты атаковал колесницы. Видели как лежал,подстреленный лучниками стражи. Хозяин “веселого дома” в “огражденном месте”рассказал: ты уходил под утро и вернулся со следами крови.

— Я лежал подстреленный? Уходил и вернулся? Хозяин…

Сумитомо от негодования потерял дар речи.

— Да. Стрела оцарапала тебе шею.

Сумитомо провел рукой под волосами. До этой рваной рваны,покрытой струпьями, ему не было дела, но он опустил голову. Прикрыл рукамилицо.