Книга Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Ричард Фаринья

— Этот кошак, наверное, решил заснять вас с бабой на пленку: в разных позах, тема с вариациями — кто знает? Ты видел в городе его микроавтобус? Этих зомби на заднем сиденье? Ночные создания, старик, распускаются под луной.

Прямо над их головами заложила крутой вираж ворона, Хефф пригнулся от неожиданности, потом молча кивнул и засунул руки в карманы.

— Зомби.

— Чувак Аквавитуса, у них все схвачено, даже этот гаванский кошак с опалом во лбу, как там они его зовут.

— Будда, — прозвучал резкий ответ, Хеффаламп нахмурился и прибавил ходу. — Шевелись, у меня время не дурное.

— Расслабься, старик.

— Расслабиться — это хорошо. — Сплюнул: — Ха. — Что-то не так?

— Тебе бы мепробамата для головы.

— Отъебись.

— В чем дело, старик?

Голова качается, подошвы лупят по дороге.

— Хефф?

— Чего?

— Какая тебя муха укусила?

— Никакая.

— Тогда ладно, я просто подумал, вдруг тебя укусила какая-то муха.

Сарказм заставил Хеффа остановиться и повернуться в темноте к Гноссосу.

— Слушай, Папс, мы с тобой охуительные друзья и все такое, но я тебе уже говорил про Джек, так что притормози немного, ладно?

— Ты о чем?

— Это моя девчонка, я ее люблю.

— Эй, старик, я не понимаю, о чем ты.

— Джек. Я говорю о Джек.

— И?

— И. С меня хватит того, что она крутится вокруг других баб, чтоб еще и ты трындел о нас и о позах.

До Гноссоса наконец дошло, вздыбило волной хохота — и от полновесного тычка в живот Хеффаламп согнулся и закашлялся.

— О, Хеффаламп великолепный, декадентская рожа.

После этих слов Хефф зашипел и кинулся за Гноссосом, который скакал теперь впереди и вопил, изредка оглядываясь:

— Караул! Хеффаламп! Слонасный Ужопотам! Потасный Слоноужам!

Позади из-за поворота вырулили две машины: рыча клаксоном и заезжая на обочину, одна обгоняла другую. Пришлось скакать с дороги и, размахивая руками, лететь в распаханный, однако нехоженый сугроб. Теперь они лежали там отдуваясь, пока не стих гул моторов, Гноссос хихикал себе под нос, уткнувшись подбородком в грудь.

— О, ты ж у нас тот еще хуила. — Хеффаламп выскочил из сугроба, явно не желая больше в нем находиться, но соскользнул, опершись на локоть, и обреченно повалился обратно. Гноссос встал, все еще посмеиваясь, пропахал разделявшие их десять ярдов и рухнул рядом.

— Ладно, детка, что там еще за предчувствие?

Тишина. Затем сердитый голос:

— Не зли меня.

— Я серьезно, я хочу знать, о чем ты говорил у Грюна.

Хефф следит за выражением лица, за интонацией.

— Ты меня злишь.

— Что ты, старик, я само непротивление. Видишь, лежу в этой луже, мокрый и мирный.

— Ты сказал, что будешь здесь осенью, вот и все.

Гноссос опять хихикнул, слепил снежок и швырнул его на дорогу.

— Овусу можно, а мне нельзя?

— Думаю, что нет.

— Эх, ты, мудрая жопа.

— Лучше скажи, какого черта ты завис, как последний маньяк — и не отнекивайся, так и есть — на Морали и Нравственности, а?

— Завис?

— Невротический любовный синдром. В конце концов, ты просто намотаешь на винт — можно подумать, сам не знаешь. Ты прешься на пьянку изучать в клинических условиях Моджо с этим ушибленным помощником? Хуйня. Просто у тебя там есть шанс выискать абсолютную, апокалиптическую любовь номер один всей твоей жизни и упереть ее в сарай цветущих вишен, вот же дерьмо. Старик, ты с чего-то решил, что клюнет крупная рыба, и не говори мне, что это не так.

— Отвянь, Хефф.

— Ну, не вишни, так восточные маки, семечные коробочки.

— Семенные.

— Один хрен. Почему бы тебе не зависнуть на цаце Памеле — сбережешь свой винт от намотки, а? Хотя бы по минимуму — немного искупишь кровь на своих руках, Симур, Симон, как там его звали? — и не говори, что ты не припух. Будешь долго ждать, ее зацапает Фицгор.

— Знаешь что…

— Может, ты просто не в состоянии, прости за прямоту, ее вообще полюбить, поскольку боишься, что с самого начала твой подход был слишком груб — набросился и растоптал, как ты обычно это делаешь. И, черт возьми, чем ты вообще собираешься заниматься, когда отсюда свалишь? У тебя нет ни цента, радость моя, и никогда не было, если не считать стипендий, которые ты где-то там выхаривал.

— Выигрывал, детка, — поправил Гноссос. — В конкурсных экзаменах…

— …на которые всем, — продолжил Хефф, накатившись прямо на него, — глубоко насрать, и ты это знаешь.

— Стипендии. Гранты. Фрукты Форда, Вино Гуггенхайма.

— Скажи еще что-нибудь умное.

— Зачем это все, старик, в чем прикол? — Гноссос замолчал — на горизонте тускло мигнули новые фары, вспыхнули ярче и срулили куда-то в ночь. — Хочешь, чтобы я совсем упал? Травы у тебя нет, кстати?

— Вот тоже синдром эскапизма. Тебе только сесть на иглу не хватало, через полтора года руки будут исколоты до самых ногтей. Будешь валяться на старых газетах в детройтской ночлежке, пялиться под неонками на свои дырявые вены и сосать маковую трубку.

— Возбуждает душу.

— Не надо о душе, Папс. Ты валяешь ее по 40-й трассе, собираешь всю грязь, что там есть, а потом прешься в Афину за очищением. Бедный монсиньор не знал, во что вляпался.

— Чувства, старик, он очистил мне чувства, а не душу. Греческие чувства нужно время от времени пробуждать. И вообще, он выполнял свою функцию.

— И что с того?

— А то, что он, по крайней мере, знает, в чем его функция, и в этом смысле он нам обоим даст фору.

— Слова.

— Видения, малыш, — вот что мне нужно. Чтоб ночник постоянно горел и видно было.

— Тебе мало солнца?

— Я сам хочу быть солнцем, тупица. Корпускулой, волной и источником света.

— И куда ты с этим добром втиснешься, Пифагор?

— Втиснусь, не волнуйся. В старый утробный мешок, если найдется подходящего размера. — Гноссос лезет в рюкзак и вытаскивает оттуда кусок вонючего козьего сыра из Греции с прилипшей к плесени старой заячьей шерстью и какой-то трухой. — Вот сюда, детка, посмотри, что оттуда выходит, пощупай. Чувствуешь запах? Не похоже на идиллию, правда? Кусок старого сыра с крупинками соли — вот и все, что я могу.

— Так вали в Афины, Микены, куча обалденных мест.

— С чем? Меня туда тянет примерно так же, как тебя — на британское корыто в Найроби. Нет уж, спасибо. Исключение, детка. Иммунитет посреди чумы. Немного отвлеченного знания — вот и все. Если повезет, видения примерно каждый седьмой день. Простая заточка чувств, врубись, а?