Книга Улица Окопная - Кари Хотакайнен

Потому что он знал только одно дело.

И потому что он не слушал меня.

Я тоже знаю только одно дело.

И я тоже не слушаю никого.

Но в чем же различие?

В результате Второй мировой войны Финляндия вынужденно уступила Советскому Союзу территории Карелии и Печенги. Переданные земли составляли двенадцать процентов от площади страны. Оттуда необходимо было эвакуировать свыше четырехсот двадцати тысяч человек. В 1945 году утвердили один из гениальнейших и эффективнейших законов в нашей истории – закон о приобретении земли. В соответствии с ним, в стране создали сорок пять тысяч новых фермерских хозяйств и пятьдесят шесть тысяч участков под строительство жилых домов. Таким образом разместили беженцев и фронтовиков, в том числе и Тайсто Оксанена.

Ему после войны предоставили шанс, участок и готовые чертежи типового дома.

Мне государство оплатило обучение и переселило из деревушки в городскую многоэтажку.

О его войне нам всем необходимо было знать, о моей войне не рассказывал никто.

У него дровяное отопление, у меня центральное.

У него баба, у меня женщина.

У него школа жизни, у меня высшая школа.

У него костыль, у меня соломинка.

У него – засадить, у меня – возбудить.

Он – если он беженец – спасался от войны в эмиграции.

Мою деревню разорили, а мне показали город. Или Швецию.

От этих сравнений пульс зашкалило за сто шестьдесят. Неохота было идти в душ, я опрокинул воду на башку из кувшина.

Полтора этажа. Посередине печь, рядом кухня, спальня и гостиная, наверху две маленьких спальни для детей. Таких домов выросло в Финляндии после войны примерно семьдесят пять тысяч. Дипломированные архитекторы впряглись в проектирование небольших домов для народа, единственный раз в истории этой страны. Редкий домик сохранился в первозданном виде, без дополнительных флигелей и новых жильцов.

По крайней мере, один.

И он должен быть моим.

Пульс сразу упал до 130.

В блокноте я создал новый раздел: Дом. Ниже записал все, что знал на данный момент об объекте и его владельце.

Хотя я еще ничего не знал о старике, я решил продолжить сравнение, подражая исследователям-урбанистам и специалистам по моделям поведения, которые выдают сентенции на основании вида из грязного окна автобуса.

У него жена умерла, у меня ушла.

У него сын в браке, у меня дочка в цветастом платье.

У него времени мало, у меня еще меньше.

У него плохие ноги, у меня плохая голова.

У него предрассудки, у меня пустые надежды.

У него верная позиция, у меня тоже.

У него злобное упрямство, у меня только упрямство.

У него дом в реальности, у меня – в мыслях.

Надо было заканчивать.

Я прилег на диван, чтобы успокоить нервы. Но нервов не было.

Подскочив, я постарался затихнуть перед их фотографиями. Вспомнил, что произошло у дверей Сирк-ку. Мне хотелось оттолкнуть Хелену и прижать Сини.

Я вышел на балкон перекурить.

Во дворе галдела молодежь, кто-то из них показал мне средний палец. Я ответил тем же и швырнул окурок прямо в толпу. Они заорали, что завтра изобьют меня.

У них в жизни нет ничего. Ни палки, ни сердца.

Хелена

Мой маленький теоретик превратился в деятельного мужчину. Ну почему ему надо было врываться сюда таким образом, я бы сама ему в свое время сообщила адрес. Я отправила коллаж Матти в мусор, хотя Сини кричала, что нельзя портить дом и наши фотографии. Сиркку успокоила Сини мультиками про Мумми-троллей. Я вышла на балкон и взяла из пачки Сиркку сигарету, хотя я не курю. Затянулась, и на секунду мне показалось, что балкон обрушился подо мной.

Загасив сигарету о перила, ввалилась в комнату.

Сини с плачем требовала сменить Мумми-троллей на Твинисов, я не разрешила. Не могу смотреть, как у них все время что-то не получается, это ничуть не смешно. Сини ныла не переставая, я взяла ее на руки и попросила Сиркку замесить тесто на оладьи по рецепту теоретика.

При виде горы оладий Сини успокоилась. Я начала окольными путями выяснять, что Сини и Матти делают по выходным. Сини рассказала, что папуля всегда дает мороженое, когда мы ходим в чужие дворы качаться на качелях. Я спросила, а что папа там делает. Он стоит с тетей или с дядей, они дают папуле бумажки, а потом папуля заходит в эти дома и выходит оттуда, мы идем домой, и папуля разрешает мне посидеть на столе, где однажды лежал большой дядя, объясняла Сини.

Больше я не спрашивала, сил не было слушать.

Пока Сини спала днем, Сиркку старалась образумить меня и предлагала успокоительное. Я не хотела ни того ни другого. Я хотела валяться на спине на лугу, или оказаться в чащобе на пне, или где-нибудь, где бы не было маленьких девочек и взрослых мужчин, и отдела сортировки, куда снова надо с утра идти сортировать письма. Я хотела оказаться в подвале безобразной многоэтажки, сидеть в темноте зарешеченной кладовки на картонной коробке.

Сиркку тряхнула меня за плечо и протянула стопку водки. Я осушила одним глотком, ударило в голову. Я прилегла на диван, потрескавшаяся краска потолка пошла волнами, комната завалилась на бок.

Проснулась оттого, что Сини гладила мой вспотевший лоб. Она спросила, почему в нашем новом доме нет качелей и такого жука, как во дворе у папули.

Захотелось что-нибудь вытворить. В последнее время я переживаю странные состояния. Не могу вспомнить, как кого зовут или в лифте нажму не ту кнопку. Забываю поставить свое клеймо. Мне ж до лампы, куда отправятся эти чужие письма.

Ах, нет жука и качелей? А что, если нет никаких мыслей?

Захотелось предложить Сиркку, чтобы та неделю подержала Сини у себя, а я исчезну из этого мира.

Подкидывая большой надувной мяч, Сини говорила, что Матти позволил жуку немного поползать по руке, а потом отпустил его на землю, потому что у жука своя жизнь. Сини возразила, что у жука нет своей жизни. Я чуть не ляпнула, что у нас ее тоже нет. По мнению Сини, это нечестно, что жук ползает везде, где только захочет, он живет не по правилам. Я сказала, что по своим правилам. Только мы их не знаем.

Агент

Не было у бабы забот, так купила порося. В Юлистаро такое только из жалости оставляют. Настоящий «чернобыль» да еще с украшениями. Под украшениями я имею в виду этого Оксанена.

Пришлось потрудиться, чтобы выбить согласие, черт побери. Нервы были на пределе. Но я не сорвался. Это профессиональный вопрос. В нашу сферу потоком льются из училища девочки и мальчики с большими запросами и маленьким терпением, спотыкаются на первом же трудном клиенте и сразу, позабыв корректный язык, огрызаются на своем сленге.