Книга По дороге в вечность - Дж. А. Редмирски

Я пытаюсь слегка согреть ей уши.

Кэмрин кивает. Я рад, что она доверяет мне и не задает никаких вопросов.

Кончиками пальцев я провожу по ее лбу, затем по щекам.

– Мы не можем управлять смертью. Никакие наши ухищрения не позволят нам избежать смерти или удержать ее на расстоянии. Зато мы можем управлять течением своей жизни. Управлять тем, как мы живем, пока смерть не придет за нами. Это единственное, что нам доступно. Давай пообещаем друг другу: что бы ни случилось, придерживаться определенных принципов.

Кэмрин кивает и слегка улыбается. Потом спрашивает:

– Каких принципов? Что в них входит?

– Все, что угодно. Все, чего мы хотим друг от друга. Например…

Я встаю, засовываю руки в карманы и смотрю на океан. Стараюсь придумать что-то очень серьезное и значимое, с чего начнутся наши обещания. Но в голове крутится только одна мысль. Поворачиваюсь к Кэмрин, поднимаю указательный палец и говорю:

– Это никак не связано с опухолью или с чем-то конкретным, но я прошу: если со мной что-нибудь случится и я превращусь в кусок живого мяса, а ты почувствуешь, что мне не выкарабкаться и каждый день лишь продлевает мои страдания… обещай, что избавишь меня от такого существования.

Улыбка Кэмрин быстро тускнеет. Она смотрит на меня так, словно я испортил всю торжественность момента. Протягиваю ей руку и помогаю встать:

– Я вовсе не настраиваюсь на болезни. Но из каких-то можно выкарабкаться, а из каких-то нет. И вот тут есть моменты, которые я не могу ни понять, ни принять. Таких сюжетов полным-полно и в фильмах, и в телепередачах. В палате лежит тело… именно тело, а не человек. Это тело подключено ко всей мыслимой медицинской аппаратуре, которая поддерживает его жалкое существование. Зачем? Да потому, что его родные, видите ли, «не оставляют надежду». Я совсем не против надежды, но мне страшно оказаться на месте этих «овощей». – Я обхватываю ее руки. – Прошу тебя, обещай мне, что не допустишь, чтобы я вел жизнь «овоща». Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо. Ты всегда сумеешь понять, что с меня хватит. Обещай.

Не сразу, но Кэмрин кивает:

– И ты обещай мне то же самое.

– Договорились, – улыбаюсь я.

Она отходит на шаг, прячет руки в рукавах и начинает ходить взад-вперед, кутаясь в свитер. Потом останавливается и говорит:

– Обещай мне, что, если у меня вдруг разовьется слабоумие или болезнь Альцгеймера и я перестану всех узнавать, ты будешь каждый день приходить ко мне и читать, как Ной читал Элли[9].

– Кто? – переспрашиваю я, но тут же вспоминаю. – Понятно. – Смеюсь и качаю головой.

Улыбка Кэмрин становится шире.

– Эндрю! – восклицает она. – В этом нет ничего смешного! Я говорю вполне серьезно!

Тем не менее она смеется. Я обнимаю ее.

– Хорошо, согласен, – отвечаю я, пытаясь преодолеть сопротивление и прижать ее к себе.

– Это была твоя идея, – напоминает Кэмрин. – Так что не превращай мою просьбу в шутку.

– Конечно. Ты права, но… неужели ты можешь впасть в слабоумие? И я что же, пройду через все, через что прошел герой Спаркса?

Кэмрин локтем ударяет меня в живот. Я делаю вид, что сгибаюсь от боли, хотя на самом деле меня распирает смех. Но Кэмрин этого мало. Она толкает меня, я валюсь на песок. Она встает, зажав мою талию между ступней. Уперев руки в бока, Кэмрин высится надо мной, властная и решительная. Одной рукой я держусь за живот и пытаюсь изображать, как мне больно. Только Кэмрин не одурачишь.

– Ты посмел насмехаться над очень серьезным моментом. Пусть это останется на твоей совести.

У нее такой серьезный тон, что я хохочу еще пуще; не только от слов, но и от ее отчаянных попыток делать насупленное лицо.

Кэмрин усаживается на меня. Должно быть, она решила поколотить меня своими хрупкими кулачками. Но прежде чем она исполняет задуманное, я хватаю ее между ног и сдавливаю, уже не в шутку, а по-настоящему.

– Ааай! – вопит Кэмрин и начинает падать, но я ее удерживаю. – Что с тобой, Эндрю! Зачем ты сжимаешь… мои бедные губки?

Я молча отрываю спину от песка, сдавливаю их еще сильнее, пока Кэмрин не оказывается на коленях. Мы смотрим друг другу в глаза.

– Мне так нравится, – шепотом отвечаю я. – А теперь замри.

Настроение у нас обоих мгновенно меняется. Ее холодная кожа теплеет, в глазах появляется восторг, а тело становится податливым.

– Но тут люди ходят… – пытается возражать Кэмрин.

Я усиливаю давление на ее влагалище, и она замолкает.

– А мне все равно, – отвечаю я, глядя ей в глаза, а затем перевожу взгляд на соблазнительно припухший рот. – И потом, люди далеко.

– Но… что ты делаешь…

– Успокойся и замри.

Я провожу языком по ее верхней губе и слегка закусываю. Кэмрин пытается меня поцеловать, но я не даю. Я запускаю руку ей в трусики, в самое тепло влагалища. Черт побери, там уже мокро! Я упираюсь в изгиб ее шеи, закрываю глаза и вдыхаю запах ее кожи. Кэмрин послушно замерла, но я чувствую, как дрожит ее тело. У нее учащенный пульс. Мне ужасно хочется оттрахать ее по полной, однако я не тороплюсь. Я люблю предварительно себя помучить. Просто обожаю.

Другая моя рука обнимает талию Кэмрин. Двигаю эту руку дальше, к ее бедрам, заставляя Кэмрин пошире развести ноги.

– Разведи ноги, – шепчу я, разворачивая ее колени.

Неподалеку проходит гуляющий. Кэмрин немного напрягается, но я снова стискиваю ее половые губы, заставляя смотреть только на меня. Она шумно глотает воздух. Два моих пальца уже в ее влагалище. Я чувствую, как стенки сжимаются вокруг них. Я смотрю ей прямо в глаза, любуясь изгибом рта.

– Не отводи взгляд, – требую я. – И не вздумай закрыть глаза. Смотреть только на меня. Безотрывно.

Кэмрин слегка кивает, словно боится ослушаться и остаться без секса.

Я действую пальцами, медленно водя ими по стенкам влагалища. Стенки очень мокрые, клитор – тоже. Средним пальцем я начинаю массировать ей клитор. Каждый раз, когда я притрагиваюсь к ней, ее глаза сами собой закрываются. Я тут же останавливаюсь. Кэмрин спохватывается. Я ускоряю движение пальцев. Теперь мой большой палец придавливает ей клитор. Кэмрин тихо постанывает, втягивая в себя холодный морской воздух и тепло моего дыхания. Я дышу ей прямо в рот. Кэмрин больше не пытается отвести глаза и не произносит ни слова, хотя я знаю, как ей хочется отвернуться и что-то сказать.

– Признайся, что сейчас тебе уже все равно, смотрят на нас или нет, – шепчу я. – Правда? Ты не будешь против, если я оттрахаю тебя прямо на этом песке, на глазах у гуляющих. Потом тебе станет стыдно, но уже потом, когда все кончится.