Книга Сталкеры поневоле. Вопреки судьбе - Виктор Глумов

Глава 7

Попытка бегства

Сто тридцать пятую, соседку Анны, увели. Анна осталась одна в камере. Когда дверь открылась и зашли охранники в черном, она собиралась драться, но вертухаи были к этому готовы: ее ударили разрядом тока из шокера, Аню швырнуло на пол, выгнуло дугой. Один из конвоиров всадил ей в бедро прямо сквозь одежду шприц.

Сто тридцать пятую увели, пока снайпер Змея корчилась на кафельном полу. Когда оклемалась, ощутила дурманящее спокойствие, будто она – облако, плывущее по безмятежному небу. Понятно, всадили транквилизатор, чтобы жертва была покорной и не слишком печалилась о своей судьбе. Голова кружилась, во рту пересохло. Нельзя расслабляться!

Аня заставила себя разозлиться.

Здоровая ярость, схожая с боевым бешенством берсерков, только не туманящая разум, а, напротив, проясняющая его.

Аня вскарабкалась на койку и уселась, обхватив колени руками.

Итак, она в заключении. Здесь на людях ставят опыты, что автоматически делает руководство «заведения» фашистами и недочеловеками, которых спокойно можно убивать. Это плюс. Убивать Аня умела – пожалуй, даже лучше, чем готовить.

Чтобы убить врага, надо его увидеть. Увидеть, узнать и действовать. И побыстрее, пока не присвоили номер и не выжгли мозги.

Она не знала, сколько просидела так, скорчившись на полке. Часов не было, чувство времени сбоило, тусклая лампочка горела под потолком. Делать было нечего: Аня уже изучила потеки на стенах, трещины на потолке и всю скудную обстановку, теперь Змея просто ждала. Уж что-что, а ждать она научилась за годы службы снайпером в совершенстве.

Что чувствует снайпер в момент выстрела? Отдачу.

Холодное спокойствие во время операции: сколько нужно, столько и пролежишь, выцеливая клиента. Иногда ожидание длилось часы, иногда (реже) – сутки. Мужчинам проще, они берут с собой пустую пластиковую бутылку – как дальнобойщики, для туалетных нужд… но Аня никогда не жаловалась. Она любила свою работу – за неторопливое течение мыслей (замедляются, замедляются, и, наконец, исчезают, как при медитации, остаешься только ты, прицельные устройства, клиент).

Наконец, дверь открылась. Аня не стала атаковать черных – бесполезно. В камеру вернулась соседка, сто тридцать пятая. Она пошатывалась, нетвердо держалась на ногах. Добрела до койки и упала грудой неопрятного тряпья. Черный посмотрел на Аню.

– Сто сороковая, на выход.

Ага, вот и номер. Аня поднялась, изображая тупую покорность, и вышла в коридор. Здесь ее ждали еще двое черных – молодые совсем ребята, наверное, служащие внутренних войск.

Тот, что назвал Ане ее номер, пошел вперед, она – следом, остальные замыкали. Интересно, всех так водят или для Ани сделали исключение? Она решила: если попробуют выжечь мозги, за один раз все равно не успеют. Почувствовав, что тупеет, она повесится, поясом удавится – в общем, не даст превратить себя в овощ.

Лучше бы, конечно, всех победить. На этом Аня и решила сосредоточиться.

Сперва – разведка.

Коридор – без окон, по обе стороны – железные, крашенные темно-коричневым, двери. Одинаковые, даже без номеров, совершенно безликие. Лампочки под потолком – в матовых колпаках, защищенных решеткой из толстой проволоки – через равные промежутки в пять метров. В конце коридора – такая же безликая дверь. Идущий впереди черный отстегивает с пояса штырек ключа. Ключ один, других на кольце нет, возможно, универсальный. Дверь открывается внутрь, за ней – небольшая комната. Стол, дежурный.

Вохровец взял у дежурного журнал. Аня подглядела, как он записал корявым мальчишечьим почерком: «140, 14:58» и расписался. Ого, да уже почти три часа дня!

– Обедал? – спросил дежурный.

– Да какой… не успел. Ту отведи, эту приведи – загоняли.

– Ну, я в столовку, меня Стас сменит.

– Счастливчик. Меня бы кто сменил.

Аня жадно ловила каждое слово, каждую каплю информации. Значит, конвоиров не сменяют, а дежурные меняются. Все передвижения фиксируются в журнале. Мальчишка-вохровец раздосадован, хочет есть.

А больше он ничего не хочет, интересно? Аня знала, что привлекательна, и страстно посмотрела на вохровца, облизнулась. Мальчишка потупился и зарделся.

Байковый несуразный халат и ситцевая ночнушка, конечно, не подходящий наряд для обольщения, но можно попытаться. Солдатик же только-только вышел из пубертата, прыщи еще не все свёл.

Гадко, но лучше, чем смерть.

Аня для себя обозначила это как «попытка наладить личный контакт» – очень, говорят, полезно в плену. Пусть вохровец думает, что у нее – стокгольмский синдром. Нужно только дождаться, когда Аня останется с мальчишкой наедине. Аня умела подчинять себе людей – что-то в характере, внешности, поведении заставляло слушаться и поклоняться. Пользоваться харизмой ей не нравилось, но другого выхода сейчас не было.

Она опасалась, что ключ от второй двери у дежурного, но охранник воспользовался тем же штырьком. Универсальный – подходит для внутренних помещений и камер. Прекрасно.

– Вперед, – скомандовал вохровец.

Аня вслед за ним покинула дежурку. Снова коридор, только стены выкрашены охрой – больничный цвет.

Навстречу по-прежнему никого не попадалось. Третью дверь слева вохровец отпер и запустил Аню внутрь. По глазам ударил яркий свет – не солнечный, электрический. Аня оказалась в высоком помещении, разделенном не доходящими до потолка перегородками.

Дверь захлопнулась. Аня обернулась – охраны не было. Бежать?

– Сто сороковая, следуй за мной.

Из-за перегородки вышел улыбчивый мужчина лет пятидесяти. Был он невысок, с Аню ростом, но в два раза шире. Полные губы блестели, глянцевые налитые щеки блестели и карие глаза, круглые, выпуклые, тоже блестели – весь он так и сиял фальшивым добродушием. Аню замутило. Она ненавидела таких вот круглых лысоватых сладострастников.

На толстяке был белый халат.

Они зашли за перегородку и оказались в подобии больничной палаты – из тех, что показывают в американских сериалах. Чистенько, беленько, койка снабжена ремнями, и стоит рядом с ней непонятный прибор, показывающий зеленые графики на черном экране.

Что, уже?!

Но толстяк повел Аню дальше.

Кое-где шторы, отделяющие коридор от «палат» были задернуты, но часть Аня все-таки успела рассмотреть. Подопытные, судьбу которых она должна была разделить, сидели в креслах, лежали на койках – облепленные датчиками, со шлемами на головах. Многие были полностью обнажены, и, казалось, не стеснялись покрытых страшными шрамами, деформированных тел. Аня видела людей с лишними конечностями и людей с непропорционально маленькими, как у тираннозавра, руками; видела людей со сплошными рубцами вместо лиц, чересчур волосатых и абсолютно лысых, с белыми, будто у вареной рыбы, глазами… Запах хлорки не мог перебить вони этого места: разило мочой, мускусом, застарелым потом. Кто-то причитал неразборчиво, кажется, даже не по-русски, а может, на выдуманном языке.