Книга Фирменные люди - Юлия Любимова

– В контракте, конечно, ничего, – ответила Светик, решив вести роль строгой заместительницы до конца, – но у вас всех будет неприятный case, если об этом узнает Ганская...

Я обидно хихикнула и так посмотрела на нее, что она заткнулась.

* * *

Нинка решила провести в отделе реорганизацию. Марину Хаменко она назначила кассиром, сместив с этого поста свою старую подругу Настю. Анастасия надеялась, что в большом финансовом отделе все-таки найдется местечко для нее, ведь ее абсолютно все устраивало – и коллектив, и зар–плата с премиальными, и приличные обеды. Добрячка Настя-кассирша щедрою рукой выдавала иногда по шесть авансов подряд, даже не пытаясь вдаваться в подробности, зачем столько. И поскольку главбуху было все равно, закрыты эти авансы или по три месяца «висят», то работа раньше шла по железному Настиному правилу: «Менеджером подписано, значит, деньги можно выдать».

Марина с достоинством приняла новое назначение, так как любила свою работу и была готова заниматься всем подряд: авиабилетами, наличкой на командировки или проводить инвентаризацию фиксов, основных средств. Она относилась к любым обязанностям очень ответственно и, пожалуй, единственная в отделе в любую погоду приходила на работу раньше всех, а уходила на час позже.

Финансовый директор Кулик не раз ее выгоняла:

– Марина, почему вы сидите? Шесть часов – рабочий день закончился, собирайтесь домой. Мне нужны здоровые, отдохнувшие люди, а не больные.

Поэтому Марину никто даже не спросил, хочет ли она быть кассиром. И так было понятно, что она заранее с начальством во всем согласна и спорить не посмеет. Между тем распустившаяся толпа под–отчетников вскоре начала ее постепенно доставать, когда она, ссылаясь на налоговый кодекс и внутренние инструкции, не принимала заявки, требуя закрыть предыдущие авансы, которые выписывала Настя. Все это стоило ей сил и разговоров «по душам» с менеджерами из отдела маркетинга. Она очень переживала, что ее старания могут быть переведены в область личной неприязни и с ней перестанут здороваться, шушукаясь за спиной. Ведь в фирме, где все знают друг друга много лет как облупленных, где целыми днями сидят нос к носу и давно изучили все привычки и странности сослуживцев, где привыкли к определенным правилам служебной игры, с трудом, с боем и кровью проходит все новое.

Хаменко не заводила новых порядков, но требовала вести более четкую отчетность, и многим это не понравилось. Самые худшие ее опасения оправдались. Вскоре начались подковерная возня и интриги. Война отделов разгорелась из-за ее отказа выдавать деньги наличными. Некоторые воинственно настроенные групп-лидеры написали письмо директору, нарочно исказив ситуацию: мол, всю жизнь отчитывались одним отчетом, а авансов брали столько, сколько хотели. Все шло как по маслу, все были довольны, а тут явилась ненормальная Хаменко с какими-то новыми правилами. «С кем она борется? – вопрошали пасквилянты. – С нами? Со старыми проверенными сотрудниками, которые на этой фирме съели не один фунт соли?» В конце послания они в резкой форме требовали убрать коварную Хаменко из бухгалтерии и вернуть замечательную Настю.

В переписку включилась Кулик, у которой был достаточный авторитет в компании. Она заступилась за бедную Марину, которая начала глотать успокоительные таблетки горстями, едва придя на работу. Защищая Хаменко, Кулик все-таки не забыла указать той на ее место:

– Своих, дорогая, я не сдаю, но вы, Марина, не забывайтесь. Вы должны разговаривать с под–отчетниками уважительно, даже если они не правы, и никогда не перегибать палку. Это ведь они делают деньги, а не вы.

После длительной переписки по электронной почте, казалось, ситуация выровнялась. Групп-лидеры поутихли, а Маринка стала осторожнее и теперь постоянно перед всеми извинялась. Я несколько раз видела, как у нее трясутся руки в конце рабочего дня.

На самом деле открытые военные действия просто перешли в вялотекущий конфликт и партизанское движение, кстати, так и не дающее бедной Марине оправиться. Злопыхатели то и дело злословили в ее адрес, затягивали оформление документов, пытались хитрить, выписывая запросы на своих секретарей.

Однажды во второй половине дня, когда в нашей комнате стало невыносимо жарко от посетителей и бесконечных разговоров, Марине вдруг стало плохо.

Сначала она застыла перед своим компьютером, словно гипнотизируя остекленевшим взглядом монитор, затем начала нервно перебирать предметы на столе, левой рукой схватила ручку, правой – телефонную трубку, хотя ей никто не звонил. Выглядело это так, будто бы она теряет сознание и пытается ухватиться за первый попавшийся предмет. Потом вдруг раздался глухой стук, как если бы пустой шкаф упал плашмя на мягкий ковролин. Все вскочили со своих мест, увидев, что Маринино кресло пусто, а сама она скорчилась около стола.

Она лежала на боку и билась в судорогах. Глаза ее были полузакрыты, лицо искажено, а голова мерно билась о серую офисную тумбочку. Телефонная трубка висела на проводе и качалась над ее головой, сигналя короткими гудками, как в плохом детективе, когда жертва в последний момент хватается за телефон, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но сказать ничего не успевает.

Все, кто находился в этот момент в бухгалтерии, окружили ее стол, но стояли на некотором расстоянии, не решаясь приблизиться. На лицах сотрудников был такой ужас, будто бы в офис пришла сама смерть.

Я почему-то подумала про свою маму. Она тридцать лет проработала врачом в поселковой больнице и наверняка не испугалась бы подобной ситуации.

Разрывая тягостное молчание, кто-то прошептал:

– Что-то надо делать! У нас медицинская фирма, может, найдутся люди, которые знают, что с ней приключилось?

Диагноз – эпилептический припадок, как что-то ужасное, не назывался вслух. Через несколько минут прибежала врачиха по имени Ольга, работавшая менеджером по клиническим исследованиям, все расступились, давая ей дорогу. Она трудилась во «Франсье» недавно и за короткий срок сумела сделать неплохую карьеру, дав фору всем, кто уже много лет ожидал эту должность, но так и не захотел принять определенные правила игры.

Не долго думая Ольга решительным жестом раздвинула шеренгу зевак, присела на корточки около бьющейся в судорогах Маринки, громко спросила: «Вы что, не видите, что она голову разобьет?» – и приподняла ее голову. Наверное, другой, «осторожный» врач на ее месте мог бы просто сказать: «Вызывайте „скорую“ – я ничем помочь не могу». Потом она перевернула Марину на спину и, поддерживая голову одной рукой, подложила ей папку, которую схватила с Марининого стола.

Минут через пять, показавшиеся собравшимся вечностью, Марину стало трясти меньше, во рту у нее что-то зашкворчало и зашипело, как на сковородке, и через несколько минут потекла белая густая пена.

Все застыли в страхе, как будто это конец...

Ольга наклонилась к бедняжке и стала как-то неестественно четко с ней разговаривать:

– Мариночка, Марина, вы меня слышите? Вы меня слышите, Марина? Кивните мне, если вы меня слышите.